Люди страны чудес

— Вам, конечно, надо героев? — говорит парторг. — Их у нас много…

— Тысячи полторы, — уточнил главный инженер.

— О-о, всех не нарисуешь! Но поживем вместе, познакомимся… Как говорили в старину — надо пуд соли съесть.

— Чего, чего, а соли у нас хватит, — смеются калийщики.

Нам выдали спецовку, каски, сапоги. Мы переоделись и стали другими, не похожими на себя. Но далеко не в каждого можно поверить, что он шахтер. Капитолина Васильевна Попкова, старший инженер по вентиляции, наш гид. Она персонально каждому вручила увесистую шахтерскую лампу. Словом, мы преобразились и стали «шахтерами».

Втиснулись с шахтерами в клеть. На какую-то долю секунды под ногами пропала опора — клеть пошла вниз. Мне кажется, я ощущаю дыхание земли, оно поднимается из глубины. Клеть, как железный ящик, гулко постукивает. Зажатые между нами лампы едва пробивают где-нибудь свет, выхватывая в темноте оранжевыми мазками подбородки, носы, четко вырисовывая морщины на лбу.

Спуск притормозился, клеть остановилась. Я снова почувствовал опору, как бы обрел свой вес, а сердце словно разжалось. Я впервые спускался в шахту.

Загудела электричка и, ослепляя нас прожектором, промчалась мимо. Как на полустанке, железный гул туго закладывал уши.

Не слышно, о чем рассказывает Попкова, только рядом с ней кто-то кивает головой, что, мол, ясно, понял.

— Вот этот, круглый штрек, — говорит она, поворачивая в тоннель, — проходка комбайном.

Красные, синие, белые пласты калийной соли разбегаются по стенкам.

— О, как в метро! — восторгаются поэты.

— Краски-то какие, а рисунок орнамента! Такой не выдумаешь, — говорю я, раскрывая альбом.

Жизнь в шахте, под землей, наподобие миниатюры земной жизни: идут электрички порожняком, с рудой, есть мастерские, депо, медпункт…

Где-то близко трель милицейского свистка, словно на перекрестке в городе.

— Берегись, заберут! — шутят писатели.

А Капитолина Васильевна останавливает нас:

— Взрывать будут, переждем здесь.

В забое, где только что отпалили, гулял ветер.

— Капочка, это ваша работа — создавать ветер?

— Да, включили вентиляцию, проветривают: пыль, газы после взрыва.

— Товарищ Капа, всегда в шахте так сухо?

— Только в сырую погоду, когда наверху дождь, соль плачет, даже вода каплет. Чувствительная к ненастью у нас шахта…

Когда мы выехали наверх, то, как подобает после смены, пошли в столовую.

Капитолина Васильевна без спецовки и каски, уже «обыкновенная», немного разрумянившаяся после душа, сидит с нами за столом.

— Вкусный обед? — спрашивает она. — У нас, хорошо готовят!

— Вам, хозяйке, виднее, а у нас аппетит зверский!

Главный инженер пообещал прикомандировать меня к какой- нибудь смене. Жду, когда он подымется из шахты.

В коридоре, у расписания занятий спортивных секций, толпятся молодые ребята.

— Вы не скажете, главный инженер вышел из шахты? — спросил я у них.

— Евгений Алексеевич? Перминов? Да вот он стоит.

Я не узнал его. Когда мы беседовали с ним в кабинете, он сидел за столом, при галстуке, в костюме. А сейчас Евгений Алексеевич в спецовке, в каске слился с шахтерами, был явно своим среди своих. Пока он разговаривает о делах то с одним, то с другим, я наблюдаю за ним, и мне хочется зарисовать инженера таким, как я увидел его теперь.

— Фу! — громко отдувается Евгений Алексеевич, усаживаясь на стул и откидывая каску на затылок, под козырьком заблестел вспотевший лоб. — Хозяйство большое, за четыре часа в шахте едва обошел один участок. Ведь не просто обойти, надо осмотреть, проверить…

Начальник смены четвертого участка Анатолий Могильников, можно сказать, и мой начальник, ему поручили художника.

Могильников комсомолец, молодой начальник, и я зову его по имени.

— Анатолий, мне лампу бы не ручную, а на каску, удобнее рисовать.

— Сделаем!

И вот я снова «шахтер», даже лампа-фонарик на каске.

Анатолий знакомит меня со своей сменой. Шахтеры в спецовках, с инструментами, что называется, сидят в боевой готовности перед спуском. Они молча рассматривают меня, один возится с лампой, другой читает газету, в сторонке успевают «забить козла».

— Рисовать будете?

— Попробуем, — говорю.

— А не возьметесь с карточки?

— Нет, только с натуры.

— С натуры?! Карпуша, а ты чего не побрился, борода, как у цыгана. Так и нарисуют.

— Поехали! — скомандовал Могильников, поглядев на часы, и я не успел увидеть Карпушу, шахтеры все разом поднялись с места.

Плотно набились в клеть, Анатолий посветил, не потерялся ли художник, и спросил меня:

— Первый раз?

— Уже спускался, — бодро сказал я.

На четвертый участок от ствола шахты надо ехать в «такси». Затем идем по штреку. От него ответвления: круглые — прошел комбайн, или высокие освещенные камеры, или темные с табличкой «Выработка закрыта». Туда уж не суйся.

— Плохая смена сегодня, — говорит Могильников, — настройка скреперной лебедки будет в новой камере.

— А это долго?

— Не очень, ковш надо перетащить, да вон, кажется, уже перетаскивают.

Впереди я разглядел группу шахтеров.

Обходим какую-то воронку, огороженную цепями.

— Осторожно, — предупреждает Анатолий, — здесь рудоспуск, глубина семьдесят метров, как раз до откаточного горизонта.