Усолье разделилось на старое и новое. Старое Усолье, напротив, с церквами, с каменными домами, над которыми сцепили голые ветки тополя. Новый город раскинулся правее, на высоком берегу, куда его выжило Камское море. А старина чудом осталась на клочке земли, окруженная водой.
Я переправился и пошел следом за шумной молодежью по утоптанной тропе. Ребята и девчата возвращались из ночной смены. Я поделился с ними, что хочу посмотреть на Березники из Усолья. Наверное, красиво. Они тоже стали оглядываться, недоумевая: «Что он здесь нашел! Столько лет торчит завод перед глазами и никогда не казался красивым».
Девчата догадались, что я художник, и высказали свое пожелание:
— Это старый завод. Лучше бы нарисовали наш, новосодовый… Большинство усольцев работают на предприятиях химии в Березниках, они связаны с березниковцами единой жизнью, одними интересами. По льду, днем и ночью, тянется бесконечная цепочка людей, тропа, как артерия, связывает правый и левый берега зимой, а летом работают переправы.
На наличниках крайних домиков Усолья гомонят по-весеннему воробьи. Снег белый, тени на снегу синие, воздух чистый.
Березниковскому промышленному берегу старое Усолье противопоставило главки церквей и колокольню — памятники архитектуры. Передо мной как на ладони строгановская земля и Новое Прикамье. Я делаю наброски и старого, и нового. Но бывает, хорошо смотрится Усолье, тогда плохо видно Березники. И я ищу другую точку, так как не очень интересно и выразительно смотрится пейзаж. Долго я брожу, проваливаясь в рыхлом снегу, около старого Усолья.
Художник, как оператор, ищет наиболее выразительные моменты, делает зарисовки, и затем режиссирует, компанует на бумаге или холсте.
Вставшие в ряд трубы вдоль берега перекрашивают небо дымами. А старое Усолье с высокой колокольней остается позади.
В парткоме азотнотукового завода меня приветливо встретила Кукушкина, заместитель парторга. Она вспомнила, когда мы были здесь зимой на пуске нового цеха компрессии.
Я сказал, что мне надо порисовать людей, завод.
— Придется немного подождать.
Хожу по коридору, вспоминаю морозный зимний день, когда я был впервые на заводе. Солнце тогда в морозном воздухе едва пробивалось через густой пар, окутавший корпуса. Переходы и трубы между цехами закуржевели. Трубопроводы опутывают весь завод, прошивают здания. Сотни километров труб связали оборудование в единую цепь.
Сейчас я слышу тяжелое и весомое, но ритмичное дыхание завода. А когда я бываю в лабораториях, то лаборантки представляются мне врачами, они следят за дыханием завода, берут анализы, а на бесконечных лентах, в виде кривых линий, словно записаны кардиограммы работы сердца — машин.
Сразу же за проходной раскрыл этюдник: «Дорога, мощные газгольдеры, цехи», — размышляю я и замахиваюсь карандашом.
Но первое впечатление всегда сильнее. То, что видел зимой, сейчас не представляло для меня того интереса. Только на этот раз я увидел много молодежи. Это, видимо, потому, что, несмотря на дым, копоть, девушки одеты по-весеннему.
Неожиданно среди копоти — голубые, светло-серые, красные короткие пальто и самые модные шляпки, косынки.
Меня поражали эти контрасты, и я вдруг подумал об эстетике производства. Заводские корпуса не должны быть серыми и темными. Хочется верить, что проблема номер один Березников — природный газ — скоро будет решена, воздух очистится и заводы расцветут необычными до сего времени красками.
С утра до вечера путешествую по Республике Химии. На стройку второго калийного комбината можно уехать на попутной машине. Грузовая машина, с одним пассажиром в кузове, захватила и нас. Спрятались за кабину, пустое ведро гремит, катается по кузову.
Одна за другой идут машины, круглые сутки живет стройка напряженным трудом.
— Тихие деревни были, — говорит наш спутник. — А теперь всех кур пораспугали.
Дорога торная, не заблудишься, да еще указатели по сторонам с надписями: «Дорога на стройку Большой Химии».
Вот она, стройка. Поначалу трудно разобраться, что к чему. При въезде сооружается арка, на лесах девчата. А на кирпичном корпусе лозунг: «Даешь второй калийный!»
Машина остановилась, соскочили, размяли ноги и скорее за работу — интересного много.
Геодезисты расставили треноги, и только что-то разметят, бульдозер — ровняет землю, срезает ножом. Девчата остановили его, окружили кабину и стали «выяснять отношения».
Мы раскрыли этюдники. Наши инструменты не похожи ни на какие строительные, а поэтому сразу привлекли внимание.
Девушка с треногой проходит рядом и признается откровенно:
— До смерти не люблю рисованье.
— Почему же?
— А, в техникуме тоже надо было рисовать, не умею.
На буровых вышках призыв: «От вас, товарищи бурильщики, зависит своевременное начало проходки ствола шахты».
Бурильщики оббуривают по кругу место будущего ствола, чтобы заморозить землю. Тогда никакие грунтовые воды не просочатся в шахту.
Строительство большого здания «морозилки» подходит к концу. Закладываются фундаменты подъемных машин. А невдалеке смонтированный копер.