Люди трех океанов

— Ползите ко мне, — распорядился он.

Степан с усилием сделал несколько отдавшихся болью движений. Встал на здоровое колено, лег грудью на лошадиный хребет и занес левую ногу. Малец решил помочь. Отпустил поводья, потянулся к раненому. И вдруг конь, почуяв кровь, испуганно шарахнулся в сторону. Рудимов упал…

Очнулся, когда над ним склонились две тени.

Мальчишка съездил в село и возвратился со старшиной-обозником. Уложили Степана на сено в автомашину, и под скрип бортов он ушел в тупое забытье.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ДОКТОР

— Говорят, у меня гангрена?

— Не верь. Лучше меня никто не знает.

— А вторую ногу будут ампутировать?..

Полуторка всю ночь тряслась по ухабам. Рудимов лежал в кузове и мучительно ждал конца пути. Рядом покачивалась бородатая согбенная тень старшины-обозника. Словно сквозь толщу воды доносится его глуховатый бас:

— Потерпи, милок. Малость осталось.

Холодным потом обливаясь, терпит Степан. Но когда машина сотрясается на перевалах, упрашивает:

— Попросите шофера, нельзя ли потише.

Бородач поясняет:

— Прошмыгнуть бы до рассвета. Опоздаем — не прорвемся: обстреливаются все дороги.

Временами пытается шутить:

— Тело довезу, милок, за душу не ручаюсь.

Наконец остановились.

— Полевой госпиталь, — объявил старшина.

Прямо с полуторки Рудимова отнесли на операционный стол. Пока велась подготовка к операции, медицинская сестра спешила записать адрес семьи. Степан же просил в первую очередь записать полевую почту полка и сообщить, что задание выполнено. Но сестра настояла на своем. «Наверное, не верит в то, что я выживу», — шевельнулась тоскливая догадка. С нею и опустился в омут сырой, душной тишины.

Очнулся на рассвете. Весь забинтован. У койки сидят Корней Иванович и Атлантов.

— Едва нашли, — отозвались оба сразу. — Как самочувствие?

— Как видите, — указал Рудимов на ампутированную ногу. И сразу начал расспрашивать Атлантова: — Ну, как ты добрался? Тебя тоже сбили?

— Не совсем, — горько улыбнулся капитан. — Картер мотора пробили, но все же дотянул. Сел дома.

— А Малыш? А Кузьма? — нетерпеливо расспрашивал Рудимов и даже привстал, морщась от боли. Корней Иванович решительно уложил на подушку и успокоил:

— И Малыш, и Кузьма живы-здоровы. Правда, Искоркин опять без машины пришел. Уже четвертую потерял, — с ноткой осуждения подчеркнул начштаба.

— Не везет ему, — как бы заступился Рудимов.

— А кому на войне везет, — философски заметил Атлантов.

— Да…

Молчание прервал Сухорябов:

— Звонил командир бомбардировочного полка. Просил передать благодарность истребителям. Все бомбардировщики вернулись домой.

— Ваш «як» тоже скоро будет в строю, — вставил Атлантов. — Инженер пообещал отремонтировать.

Посмотрел Степан на своего зама и хотел спросить… Но тот сам догадался:

— Ногу вашу схоронили там же, у самолета…

Корней Иванович постарался сменить тему тяжелого разговора:

— Гарнаев приказал доставить тебя в Севастополь — в главный госпиталь. Автомашина ждет.

Вспомнив о мучительном пути в полевой госпиталь, Рудимов содрогнулся. Сухорябов понял и как-то виновато прокряхтел:

— Понимаю, Степан. Думали мы. Но санитарный самолет туда вряд ли дойдет. Собьют. «Мессеры» так и шныряют. — После минутного раздумья взглянул на комэска с плохо скрываемым сочувствием: — Ну, ладно. Потерпи. Мы еще переговорим…

Через сутки на самолете, который охраняла его эскадрилья, увезли Рудимова в севастопольский военный госпиталь на Корабельной стороне.

Утром в палату вошел полный, выбритый до синевы врач. Осмотрел, нахмурился и совсем неожиданно утешил больного:

— Великолепно. Будем надеяться…

На что надеяться, не договорил. Степан смолчал, но так хотелось возразить: «Нет, доктор, далеко до великолепного…»

Ночью не сомкнул глаз. Култышка ноги пылала лихорадочным огнем. Случайно услышал страшное слово «гангрена». Его произнес врач, знакомя молодую ассистентку с историей болезни. Совсем приуныл капитан. Смотрел в окно и считал падающие листья платана. Казалось, мелькали прожитые дни. От тяжелых раздумий оторвала сестра:

— К вам.

Приподнялся и увидел застывшего на пороге комиссара Гая. На нем короткий, выше колен, халат. Комиссар шагает к койке и припадает сухими, потрескавшимися губами к горячему виску Степана.

— Ну, як тут, друже? — ощупывает руки, грудь, голову.

— Великолепно. Будем надеяться, — с горькой иронией повторяет Рудимов слова врача и тут же признается: — Трудно, Серафим Никодимович. Боюсь, как бы не гангрена…

Комиссар вдруг преобразился. Как рукой сняло с его лица сочувственное выражение. Укоризненно уставился на капитана:

— Сам ты гангрена! Нияких гвоздей, и точка!

— Так-то оно так, да у врачей сомнение…

— Да ты шо? Яки могут быть сомнения? Я ж тебе говорю, а не доктор. Да и с главврачом я балакав. Верно, каже, поначалу опасались заражения. Был даже консилиум. Хотели тебе и вторую ногу отхватить. Но воздержались. Теперь уже твердо решили — лечить без ампутации. Так шо крепысь, друже, и нияких…