Люди у океана

— Надо строить гаражные комплексы сразу, государству, полностью оснащенными, с твердыми уставами пользования и продавать блоки автолюбителям, вернее, автовладельцам (у нас ведь скоро не будет любителей, каждый сядет за руль). Продавать и брать подписку с обещанием точного выполнения порядков гаражного комплекса. Никаких доделок, переделок, никакой самодеятельности строительной — и нужда в собраниях отпадет. Платная администрация сделает все сама. Ведь не созывают же квартиросъемщиков на общие собрания, вовсе необязательно им знать друг друга, спорить, решать что-то. С неплательщиков взыскивает милиция, средства на ремонт накапливаются помесячными взносами. Не правда ли, индустриально, современно? Освободить человека от собраний бестолковых, пусть тратит это время на семью, повышение своего духовного уровня.

Журба внимательно выслушал Минусова, постучал карандашом по столу, помыслил основательно и наконец покачал седовласой головой:

— А как же общение, взаимовлияние, взаимовоспитание?

— Зачем они здесь? Пусть каждый в своем трудовом коллективе…

— Нет. Нельзя упускать ни один участок. А что ЖЭКи не проводят общих собраний жильцов — это плохо. Упущение.

— Какой же зал заседаний нужен, чтобы собрать весь район!

— Представителей.

Больше не говорили. Журба стал приводить в порядок протоколы, решения собраний, наряды, поручительства и прочие бумаги гаражного кооператива «Сигнал», а Минусов, ожидая, пока освободится стол, листал газеты, поглядывая с некоторым удивлением, даже интересом на уверенно спокойного Журбу. И ему думалось: вот она, близка разгадка непоколебимой правильности, здоровья, семейного счастья этого человека… Как изложить ее словами, хотя бы приблизительно, чтобы не упустить главного?.. Можно пока так: армия уберегла его от житейских бед.

— Привет автолюбителю!

— Ответный — авторемонтнику!

Юрка Кудрявцев ловит руку Рудольфа Сергунина, жмет крепко, словно меряется силой, и, не выпуская ее из своей, потемневшей от масла и металла, говорит:

— Вижу — идешь. Узнал. Вижу — разминуться хочешь. Нет, остановлю, думаю, знакомы все-таки. Если торопишься куда — продолжай путь. А то поговорим, по кружечке пивка ради воскресного денька, погодки мартовской, начала таяния снегов, близкого автосезона.

— Не пью.

— Я тоже. Пьет сторож Кошечкин, вон потелепал в сторону родимого дома — пивного бара… И почему наш бар без названия? Даже овощным ларькам присваивают красивые слова: «Ягодка», «Репка», «Чиполлино»… Надо обратиться коллективно в городскую газету — пусть пивбару присвоят имя Кошечкина. Серьезно. Поучительно же будет: полжизни провел Кошечкин над кружкой пива и потерял все здоровье. Будут говорить: пойдем к Кошечкину, значит — хлебнем зелья, убившего человека. Как, хлебнем?

Рудольф Сергунин, скучно оглядывавший прохожих, по-воскресному приодетых, с крикливыми ребятишками, которым надоели детсады и школы, елово-березовую рощу на засиневшем, проржавелом снегу, прыгающих и горланящих грачей у самой мокрой асфальтовой дорожки, наконец обратил свой взгляд на Юрку Кудрявцева уже с некоторым интересом.

— Ты, оказывается, юморист.

— Самоучка. И авторемонтник — самоучка. И в техникуме учусь заочно, самоучкой.

— А других учишь…

— Ты про то… когда машину получал?.. Отделал я тебя, точно. Для форсу частично, сознаюсь. Но и ты, как пишут в романах, оскорбил мои лучшие чувства. В ботиночках лакированных, при галстуке, с десяткой приготовленной. Денди лондонский… А машину мятую пригнал Максминус… У нас же пока рабоче-крестьянские отношения, товарищ Рудольф, с глазу на глаз. А ты как из западноевропейского фильма выскочил. Ну, думаю, проучу я этого нервного работягу.

— Ладно, не будем…

— Согласен.

— По кружке, не больше.

Юрка кивнул твердо и так, словно заранее знал, что Рудольф согласится, не может не согласиться — им же надо хоть как-то дружить, автовладельцу и авторемонтнику, — и, осторожно коснувшись локтя Рудольфа, пропустил его вперед, ибо на парковой дорожке было тесновато от гуляющих родителей, бабушек и детей.

В пивбар они едва протиснулись, а оказавшись внутри коробки из стекла и бетона, очень удивились: в синем табачном дыму и сыром, пропахшем кислым хмелем тумане почти ничего не различалось, четко не проступало; гудели вентиляторы, гудели голоса; пивбар был похож на огромную квадратную кружку, до краев наполненную бурлящим пивом; а люди, голоса, движение — все это где-то за стенками кружки, в другом измерении, иной среде.

Прилепились к хвосту очереди, медленно, упрямо двигавшейся в сторону невидимой кассы, и Рудольф, морщась, сказал:

— Знаешь, я здесь не вытерплю. Возьмем по паре бутылок — и ко мне. Тут недалеко.

— Да, аквариум с болотной водичкой. Ясно, почему не каждый отсюда выплывает.

— Метко подметил. У тебя глаз, Юрка Кудрявцев, мягко выражаясь, въедливый.

— Жизнь суровая.

— По тебе видно: тоже как ферт бродвейский.

— На трудовые…

— Понятно: лапу не тянешь.

— Откуда такие точные сведения?

Они впервые рассмеялись, а потом и расхохотались, взглянув друг на друга. Так и вышли из пивного заведения развеселые, держа в руках по паре бутылок.