Люди удачи

Лавкой заинтересовался покупатель, торговец скобяным товаром из Ньюпорта, и теперь пытается сбить цену на четверть. Дайана, наверное, согласится, но не считает себя обязанной спешить с ответом. Он названивает Дэниелу, убеждает вразумить ее – и этим только затягивает дело. По его мнению, раз в лавке было совершено убийство, он должен добиться скидки. И вообще этой покупкой он делает ей одолжение. Для него это просто недвижимость, но к ее кирпичам и цементному раствору привязана вся история жизни Дайаны. Ее отец купил это здание в 1909 году: сначала дом 203, позднее – 204 – и снес стену между ними, так что получилась одна большая лавка. И у него еще хватило денег в банке, чтобы нанять служанку и заказать большую картину маслом – изображение дочерей, одетых царицами, чтобы повесить над обеденным столом. В числе первых воспоминаний Дайаны – изучение лабиринта девяти верхних комнат и наблюдение в окна с подъемной рамой похожую на карнавал жизнь Бьют-стрит. Парад неповоротливых рослых викингов с русыми бородами, в порванных в драке и заляпанных кровью рубахах, отряды Армии спасения, высматривающие пьяниц, чтобы их спасти, закутанных йеменцев и сомалийцев, празднующих ид, вычурные похоронные процессии последнего из богатых капитанов Лаудон-сквер, детей-католиков в белом на Праздник Тела и Крови Христовых, под предводительством орудующего жезлом тамбурмажора, стихийно возникшие оркестры с музыкой калипсо, рассчитывающие насобирать столько денег, чтобы хватило на гастроли по стране, уличных игроков в кости, игры которых заканчиваются то радостным смехом, то злобными угрозами, похожих на птиц проституток, прихорашивающихся, чтобы привлечь проходящего клиента. Как поучительно все это было для девочки. И безопасно – настолько безопасно, что Вайолет или их мать каждую неделю в одиночку ходили в банк с сотнями фунтов выручки в сумке. Старый охаянный Тайгер-Бэй, укрощенный, как цирковой лев. Но она решила оставить все это, покинуть Бэй и никогда не возвращаться.

Грейс выиграла стипендию в Хауэллсе. Тонкий конверт с эмблемой школы чуть не затерялся в кипе почты, которую Дайана сложила на прилавок несколько дней назад. Грейс сказала, что сделает это ради тети Вайолет, и сдержала обещание. Лехаим. Дайана надеется, что дочери не придется там слишком трудно, ведь она одна из немногих учениц, получающих стипендию, и к тому же еврейка, с другой стороны, ради этого ее отец и покинул Россию – ради шанса выбиться в люди упорным трудом и талантом. Как знать, может, жизнь будет к ней не так сурова. Три сестры Волацки ушли из школы в шестнадцать, чтобы заняться торговлей, и рассчитывали посвятить этому делу всю жизнь до самой старости. Если бы Вайолет узнала, что в Хауэллсе приняли их птенчика, как она была бы горда! Может, Грейс первой в их семье поступит в университет, будет путешествовать, наслаждаться более легкой жизнью. Дайана ни разу не бывала за границей, хотя у нее есть кузины в Нью-Йорке и они сколько раз уже звали ее в гости. Она могла бы свозить Грейс. Можно даже уехать туда насовсем – а почему нет? Почва у них под ногами кажется жидкой, непрочной. Можно стать американками или канадками или даже переселиться в Австралию или Новую Зеландию. Вести жизнь Агасфера. По крайней мере, попытаться убежать от проклятия. Но сначала Грейс надо получить образование вместе с дочерьми элиты Кардиффа – барристеров, хирургов, судовладельцев.

Дайана поднимает взгляд от письма, думая, что слышит, как кто-то ходит в дальней комнате, и делает несколько шагов к ней. Оттуда не доносится ни звука, и она подступает ближе. Заглядывает в пустую нишу, где, по мнению полиции, на Вайолет напали, прежде чем она выползла в комнату, истекая кровью и преследуя своего убийцу. Дайана обходит лавку, заглядывает в каждый угол, чтобы развеять страх. Внезапно присутствие Вайолет ощущается совершенно отчетливо, кажется, сейчас послышатся ее быстрые шаги и мелодия, которую она негромко напевает. Вернувшись к прилавку, Дайана поспешно надевает плащ, заталкивает письма в сумку, вешает ее через плечо, выходит из лавки с ее пугающей атмосферой и захлопывает дверь. Выходит на дневной свет с привычным уличным гулом, с искрами, которые рассыпает в воздухе трамвай, и, оглянувшись на темную и меланхоличную витрину лавки, надеется, что ноги ее больше здесь не будет.