Люди удачи

В прошлом году в Лондоне она видела надписи «Англия будет всегда» повсюду: на развалинах разбомбленных домов в Виктории, на пьедестале колонны Нельсона на Трафальгарской площади, на серых камнях моста Ватерлоо. Они стали чем-то вроде талисмана, молитвы, и она действовала, Дайане даже в голову не приходило, что они могут проиграть войну. Во время «Блица» столица приобрела оттенок инфернальной романтики; река мрачнела под мостами, черная и мускулистая, звезды сияли, отвоевывая ночное небо, на затемненных улицах слышался шепот влюбленных, прячущихся у подъездов и в переулках. Исполненная тоски по Бену, Дайана бродила, успевая перейти через Темзу с севера на юг и обратно, когда ее отпускали из аэростатной команды на несколько часов в увольнение. Местом их дислокации был Грин-парк неподалеку от Букингемского дворца, но она регулярно наведывалась на восток, в Уайтчепел, чтобы навестить большую и шумную семью Бена. Однажды на обратном пути она застукала двух грабителей, разбивающих окно высокого георгианского дома рядовой застройки. Не задумываясь, она закричала и погналась за ворами по улице, их фигуры мелькали между платанами, отбрасывающими тени на тротуар. Сильная и подтянутая от физического труда, Дайана быстро настигала их, крича: «Держи вора!» – пока дружинник и полицейский не метнулись наперерез тем двоим и не арестовали их. Бену об этом приключении она так и не рассказала, но гордилась тем, что ни на миг не испугалась: была взбудоражена – да, рассержена – да, нервничала – да, но не боялась.

Лето наступило и прошло, а вестей от Бена все не было. Дайана в письмах подробно рассказывала о мельчайших переменах в облике и поведении Грейс – как она поднимает головку, улыбается, переворачивается, лепечет, описывала все, что он пропустил, и складывала эти письма в ящик комода до его возвращения. Бен всегда писал о том, как проходят его дни в Египте, вплоть до мельчайших подробностей – от чашки чая, которую принес ему утром его подносчик Мохаммед, до разговоров в столовой и книг, которые он читал по ночам. Своими письмами она не давала угаснуть огоньку надежды, что он все еще где-то там и гадает, как дела в Кардиффе. Министерство авиации еще раз написало ей в ноябре, сообщая, что теперь Бен включен в списки погибших, но слишком уж много времени прошло, чтобы она поверила, что он просто еще один еврей, срезанный косой Гитлера. Всей душой она верила, что он где-то за пределами ее досягаемости, ведет нескончаемую ночную войну среди туч, его пулемет стучит, не переставая, и разлетаются жгучие осколки звезд.

На Куин-стрит, едва Дайана покидает один из модных пассажей, помахивая пакетом с шелковым платьем для Грейс и деликатесами из кулинарии Уолли, кто-то легонько хлопает ее по плечу. Обернувшись, она видит пожилую женщину – голова повязана зеленым шарфом, под воротник уходит провод слухового аппарата.

– Миссис Танай, если не ошибаюсь? – спрашивает женщина, протягивая костлявую руку.

Дайана перекладывает пакеты, освобождая свою, и отвечает на рукопожатие.

– Верно. А мы имели удовольствие встречаться раньше?

– Раз или два, но на самом деле я была знакомой вашей сестры, помилуй, Господи, ее душу.

Дайана улыбается, кивает, ждет подходящего момента, чтобы уйти.

– И ваше имя?..

– Грей, миссис Грей. У меня маленькая лавочка подержанных вещей на Бридж-стрит, разумеется, не такая шикарная, как ваша.

– Я бы не назвала нашу лавку шикарной.

– Покупателя на нее уже нашли?

Удивленная бесцеремонным вопросом, Дайана отвечает уклончиво и невнятно.

– Такое солидное и большое заведение, наверняка выручите целое состояние.

– Я, пожалуй, пойду, миссис Грей, мне надо еще забрать дочь из школы.

– Ладно уж, не буду вас задерживать, дорогая, – только еще одно. Все кому не лень пристают ко мне с вопросами, не получил ли кто-нибудь уже то самое вознаграждение.

Дайана отвернулась и теперь ускоряет шаг, бросив старой сплетнице на прощание негромкое «хорошего дня, мадам».

– И вам хорошего дня, – кричит ей вслед миссис Грей.

7. Тоддоба

– Значит, говорите, ваш отец умер?

– Верно.

– А ваша мать?

– Когда в последний раз слышал о ней, была еще жива.

– Кем был по профессии ваш отец?

– Держал лавку, бакалейную, и еще грузовики для перевозки.

– Состоятельным был человеком, значит?

Махмуд неопределенно кивает:

– Не очень богатым, но и не бедным, умным он был, любил все новое, современное, да, современный человек.

Тюремный врач уже выяснил рост и вес Махмуда, его температуру, собрал кровь и мочу, и теперь ему понадобилась биография пациента.

– Сколько у вас братьев и сестер?

– Четыре брата, все старшие, сестер нет, две девочки умерли в младенчестве, еще одна заболела, когда ей было лет семь.

В камере Махмуда беспорядок, его тюремная пижама кучей свалена на незаправленную койку, несъеденный утренний хлеб он выбросил в ночной горшок и туда же вылил жидкое, безвкусное молоко. Может, он и прибрался бы, если бы знал, что сегодня придет врач, но в целом ему все равно. Это его негромкий протест – чтобы показать всем, что его здесь вообще быть не должно.