После
Он думал, что это просто игра, как кошка играет с мышами, заходил следом за девчонками в бары и выходил, улыбался, когда они удирали и хихикали: «Мне не разрешают разговаривать с черными». Черные чулки, красные губы, глаза обведены темным, высокие каблуки – его голова каждый чертов раз сама поворачивалась вслед за ними. Их слова говорили «нет», но глаза-то соглашались «да», так что он прибавлял шагу и думал, что уж следующая-то наверняка, следующая точно. Цветные девчонки так на него не действовали, с ними было слишком легко. «Ты же в такую даль притащился не ради юбки, точь-в-точь как твоя мамаша, оставшаяся дома» – так говорили вестиндийцы. Черные женщины знали, что им отказывают, и злились.
Однажды какая-то женщина из Вест-Индии, с огромным красным зонтом, заметила их с Лорой на улице, смерила обоих взглядом, сморщила нос и ехидно усмехнулась, спросив: «Увидел, что вся такая белая, и думаешь, уже жена, да?»
Он покрепче обнял Лору за плечи и огрызнулся: «Не лезь не в свое дело, женщина, я не из ваших». Каким же болваном он был.
Пять лет. Ему понадобилось пять лет, чтобы лишиться всех иллюзий насчет этого места. В любом случае тюремная камера выявит все совершенные им ошибки до последней. Махмуд встает и меряет шагами двенадцать квадратных футов пространства. Тот день в Дурбане, когда он впервые увидел корабль, разлегшийся в воде, как вулканический дымящий остров, его и погубил. Он подписал контракт, устроившись помощником буфетчика, потому что для «черной банды», команды кочегаров, был слишком слабосилен. Теперь у него вызывают улыбку воспоминания о том, как раздражала его работа в кухне, когда все его «братья» вкалывали внизу, в машинном отделении. Лишь через несколько недель он сообразил, что «черная банда» на самом деле разноцветная, а называют ее так потому, что все кочегары сменяются с вахты, почернев от угольной пыли. Его же работа была чистой, легкой и унизительной: «Почисти картошку, Али», «Ты оттер не весь жир с кастрюль, господи, да отчисти их уже как следует» или «Да насрать мне, кто там не ест свинину, чтоб сейчас же подал им окорок». Буфетчики были грубыми, но не чуждыми доброты. Один из них, лысый шотландец с выпуклыми венами, чуть не впился в глотку механику, когда тот швырнул тарелку со склизкой солониной Махмуду в лицо.
В часы отдыха он исходил до последнего уголка все палубы, его ногам было не привыкать к ежедневным пешим переходам на много миль, и он изумлялся, что этот