На долгий траур весне не хватает терпения: на усыпанных палой листвой бордюрах сада все уже бурно прорастает и расцветает. Колокольчики, кустик розовых лютиков, несколько поздних, обгрызенных белками тюльпанов и высокие ирисы с шафрановыми язычками оживляют статичную, серую и меланхоличную картину. Дайана небрежно сгребает граблями бурые прошлогодние листья платана на чахлую траву газона, чтобы цветам доставалось больше солнечного света; ее совершенно белые руки тоже согреваются на солнце. Температура поднялась почти до двадцати градусов по Цельсию, в этот день Дайана впервые с тех пор, как случилась беда, наконец нашла время для себя. Жизнь возвращается к ней, скорбь как общественное дело отнимает все меньше и меньше времени: визиты, вопросы, утешения и подбадривания, деньги, юристы, полиция. После суда все закончится. Распрямив спину, она бросает грабли и вытягивает из кармана передника пачку сигарет. Полуденное солнце зависло за двумя старыми платанами, отгораживающими сад от железнодорожной ветки, их узловатые ветви переплелись и светятся, как вспыхнувшие спички. Глубоко затягиваясь сигаретой с ментолом, она чувствует, как вваливаются ее щеки, а легкие расправляются и приятная прохлада воздуха обрушивается в самую глубину желудка. Ясность. Покой. Несколько секунд она смакует и то, и другое. Так в детстве ей нравилось смотреть в окно и притворяться, будто она курит длинный сломанный мелок, зажатый между пальцами, устремляя взгляд на дымящие печные трубы. «Ты тратишь впустую слишком много времени», – часто упрекал ее отец, считавший праздность самым страшным из грехов, но такие моменты, когда ветер ласково перебирает ей волосы и уносит мысли, приносят умиротворение ее воинственной душе.
После свежести сада пластиковый запах нового линолеума кажется таким сильным, что от одного его у Дайаны разыгрывается головная боль. Она распахивает окно над стальной раковиной, затем принимается искать в мятно-зеленых кухонных шкафах муку, масло и сгущенное молоко, купленные ранее. Через два часа ей надо забрать Грейс из ее новой начальной школы и привести сюда, в квартиру, чтобы она просмотрела образцы ткани и сама выбрала для штор и постельного белья те, какие ей понравятся. А потом она удивит и побалует дочь карамельным пирогом, который они обе любят. Для него ей понадобятся простейшие ингредиенты и посуда, и это очень кстати, ведь кухня еще не обжита.
Карамельный пирог уводит ее мыслями в детство, в чайную «Лайонс Корнер Хаус» на лондонском Стрэнде. Само здание как изысканное кондитерское изделие, с позолоченными лозами и колоннами снаружи и пузатыми самоварами и кессонными потолками внутри. Крошечные шоколадные конфеты, огромные композиции из цветов, перевязанные лентами банки с печеньем, привозные лакомства; чистейшее изобилие. Прилавки в зале со столиками украшали пирожные, настолько изящные и нежные, что ей было неловко даже думать о том, чтобы съесть такую красоту, и она каждый раз останавливала выбор на простом карамельном пироге и заварном креме. Официантка в белой кружевной шапочке принимала у них заказы за элегантно накрытым столиком. Отец говорил сухо и официально, крепко придерживал на коленях свой кожаный портфель и старательно указывал выбранные ими лакомства в меню, поскольку церемонный Верховный суд карал троих девочек немотой. Вайолет и Мэгги заказывали мильфей, торт «Черный лес», персики «Мельба», королевский пудинг или еще что-нибудь приглянувшееся им, а Дайане всегда доставляло удовольствие и по-домашнему утешало сочетание хрупкого теста с теплым заварным кремом.