Люди удачи

Махмуд ждет, проходит минута, другая, он ерзает, переставляет ноги, радуясь, что не видит злополучную камеру и что там, снаружи, все еще существует мир. Четыре металлических прута на окна помогают сфокусироваться на простых подробностях жизни и придают им красоту. Автомобили, фургоны и грузовики сигналят и раздраженно лавируют между молочными тележками и запряженными лошадьми повозок на Адам-стрит. Черные и белые песчинки, вороны и чайки, кружат в небе, высматривают оброненный ломтик картошки или хлебные крошки. Рыжий кот мягко ступает вдоль садовой стены, все его внимание приковано к невидимой цели. Женщина с крепкими руками и волосами, убранными под сетку, резко хлопает мокрой простыней, встряхивая ее, затем прихватывает к бельевой веревке деревянными прищепками, которые достает из широкого кармана передника.

Она там, ну конечно, там – держит Мервина на бедре, ветер развевает из стороны в сторону ее коротко стриженные волосы. Двое старших мальчишек выходят из кухонной двери следом за матерью – Дэвид в коротких штанишках шагает вперед, Омар жмется к ногам Лоры и капризно тянет ее за юбку из шотландки. Она указывает на тюрьму, Махмуд выхватывает из кармана носовой платок и изо всех сил машет им в окно. Лицо Лоры слишком далеко, не разглядеть как следует, но он умудряется увидеть тот момент, когда она замечает платок и наклоняется, чтобы повернуть голову Дэвида в нужную сторону. Омар замечает отца без ее помощи и начинает скакать на месте, хватается за живот, отступает в ликовании. Они машут, он машет, они машут пуще прежнего, он машет так, что аж руке больно. Ему хочется что-нибудь крикнуть им, но это бесполезно, отсюда его голос не долетит. Мелькание белого платка – вот и все, что ему остается. Ему вспоминаются моменты, когда пассажирское судно вот-вот покинет порт и все пассажиры на палубах первого, второго и третьего классов машут провожающим, которые остались на причале. Пока штурман выводит корабль в море, с обеих сторон мелькают платки, словно падающий снег, и исчезают они лишь спустя долгое время после того, как судно перестает давать гудок и удаляется в море настолько, что кажется совсем крошечным корабликом, который можно поместить в бутылку.

Лора целует свою ладонь и сдувает в его сторону воображаемый поцелуй, он ловит его в кулак и крепко припечатывает к своим обветренным губам. Однажды она сказала ему, что он самое лучшее, что с ней случилось в жизни. Самое лучшее. С ним она чувствовала себя королевой, так она говорила. Она и была королевой, его валлийской бокорад, без шуток. Ее тело, ее сердце, ее мысли было нелегко отделить от его собственных, а Дэвида, Омара и Мервина – еще меньше. Их коротенькие пухлые ручонки опускаются все ниже, но они продолжают махать сразу же, как только испытывают новые приливы энергии. Как все это выглядит для них? Приземистая, грязная, серо-бурая скорлупа тюрьмы, усеянная десятками зарешеченных окон размерами с дверцу кроличьей клетки; их отца не видно, если не считать черной руки, машущей белым флажком. Лора слышала, как Дэвид объяснял Омару и Мервину, что папу держат как узника в замке и что гадкий шериф не выпустит его оттуда, пока он не заплатит налоги. С помощью комиксов, детских стишков и фантазии он восполнил пробелы в рассказах взрослых, однако понял главное – что его отец попал в беду, оказался во власти влиятельных людей.

Махмуд перестает махать, хочет, чтобы они ушли в дом, пока не озябли. Лора и мальчики медленно опускают руки и идут в дом. Махмуд провожает их взглядом, пока она наконец не закрывает кухонную дверь, и даже после этого он не покидает свой пост у окна, где ветер сушит его налитые слезами глаза. Будь мужчиной, выговаривает он себе, держись, ты же месяцами не видел их, пока был в плаваниях, воспринимай это легко, смотри, как они близко. Здесь не хуже, чем на корабле, – у тебя своя койка, тебя кормят, и тебе незачем даже поддерживать огонь в топке. Не теряй головы, молись и не лей слезы, как треклятая женщина.

10. Тобан