Люди удачи

Встреча оставила у Махмуда чувство неудовлетворенности; сначала ему пришлось несколько недель ждать, когда они наконец выработают стратегию, чтобы ему выкрутиться, а солиситор, похоже, сдался заранее. Он зачитал список свидетелей обвинения – больше тридцати. Махмуд узнал только четыре имени. Док и Манди, конечно, подпевали полиции, как и Билла Хан и человек с ипподрома. Остальные – или случайные люди, вроде того предубежденного старика-лавочника, или осведомители, или, должно быть, на них надавили, чтобы они сказали хоть что-нибудь, потому что полиции есть чем их шантажировать. Солиситор также сообщил, что полицейские эксперты нашли следы крови на его обуви – настолько мелкие, что искать их понадобилось с помощью микроскопа. Говорят, кровь человеческая. Эти ботинки он купил в качестве одолжения у матери Лоры. Ее брат нашел их на свалке, и, поскольку ее мужу или сыновьям они не подошли, она спешила сбыть их с рук и получить за них хоть какие-то деньги. Бог знает, где эти ботинки побывали и сколько народу носило их до него, маалеш, неважно, сейчас с этим уже ничего не поделаешь.

Сколько ни твердил Махмуд, что хочет дать показания на слушаниях, солиситор не согласился, сказав, что этим он выдаст линию их защиты обвинению. Лучше держать карты поближе к себе, как в покере? Так Махмуд и спросил, как следует все обдумав. «Правильно», – сказал солиситор, но правильным это решение не выглядело. Если бы они слышали его, слышали правдивость в его голосе, его бы отпустили. О полиции он невысокого мнения, но в судах к нему всегда относились справедливо. В тот раз, когда его ошибочно обвинили в краже одежды и денег с одного корабля в доках Бэя, суд отверг все обвинения. И в тот раз в Лондоне, когда он поспорил с человеком из клана Варсангели из-за денег и его обвинили в вымогательстве с угрозами и отправили в Олд-Бейли, там поверили ему, а не вору и отпустили. Вот это и есть знаменитое британское правосудие. Надо иметь законные доказательства, или игра окончена: никаких там «мне кажется», «я слышал», «полагаю» и прочей чепухи.

– Что он сказал? – повторяет Лора, сжимая его указательный палец.

– Сказал, что у них нет веских доказательств против меня, но мне лучше дождаться суда, там все и рассказать.

Ее плечи никнут.

– Дождаться суда? Но ведь может пройти целая вечность. Мне надоело здесь, Муди, я… – ее голос срывается, она не может выговорить то, что собиралась.

Махмуд подносит к губам ее руку и целует.

– Знаю, моя женщина, знаю. Мне тоже надоело. Я заперт в клетке, а хочу быть дома с тобой. Когда я выйду, мы будем жить вместе, да?

Она с силой проводит хлопковым платком по векам и кивает, не глядя на него.

– Из моей камеры я вижу задние дворы с твоей стороны улицы. Как насчет того, чтобы в пятницу вы с мальчишками стоите во дворе, а я смотрю на вас?

– Вот еще выдумал. – Она смеется, а слезы еще не высохли.

– Ну и пусть, я хочу вас видеть.

– В какое время?

– Ровно в полдень.

– Я буду на месте. Смотри не обмани.

– Ни за что. – Махмуд смеется, берет ее за обе руки и гладит, поднимаясь вверх к локтям, насколько позволяют рукава.

В первый же день слушаний Махмуда спросили, что он может сказать по поводу обвинений в убийстве. Вскинув руки ладонями вперед, он спокойно отвечает:

– Могу сказать только одно: я невиновен.

Тем не менее свидетели продолжают прибывать, будто их вытаскивают драгой со дна канала Гламорганшир и плюхают на пол в зале суда: толстые, худые, черные, белые, коричневые, богатеи и бродяги, чужаки и знакомые. Каждое появление будто вонзает нож ему в спину.

«Видел я у него бритву, а как же», – говорит один нигериец. «Он угрожал моему соседу ножом», – заявляет какая-то домохозяйка. Полиция так и не нашла ни орудия убийства, ни денег, поэтому с помощью подставных свидетелей старается разрушить его репутацию, выставить его человеком, способным на все. «Матерый преступник» – так называют его в новостях. Входящим в ту лавку вечером шестого марта его видело столько народу, что он уже почти верит, будто входил туда. Среди них есть вестиндиец, валлиец, араб, мальтиец, индиец, еврей – его обвиняет чуть ли не вся Лига Наций. А ему остается лишь торчать на скамье подсудимых и сжимать губы, пока его имя смешивают с грязью и битым стеклом. В чью постель он нагадил, если они так поступают с ним? Однако никто из сомалийцев еще не выступал в качестве свидетелей – ни со стороны обвинения, ни от защиты, и он этому рад, иначе весь этот долбаный цирк выглядел бы чертовски реальным.