Люди удачи

Дайана ждет нового хозяина дома 203 по Бьют-стрит, мистера Вольфовица, возле опустошенного и выметенного помещения. Всего лишь «помещения» – теперь это уже не лавка и не дом. Ключи в связке, которую она держит в руке, по возрасту варьируются от огромных и ржавых, изготовленных в десятых годах двадцатого века, до маленьких блестящих, купленных в этом году. Среди них есть те, которыми Дайана никогда прежде не пользовалась. Вайолет любила все запирающееся; ее успокаивал сам поворот ключа и проверка один раз, другой, что замок в самом деле заперт. Где-то она вычитала, что в георгианские времена хозяин дома не ложился спать, не проверив и не заперев все ставни, двери и окна в доме, вот Вайолет, как «хозяин дома», и взяла эту обязанность на себя. Вдобавок она приносила в дом деньги, которые обеспечивали им всем комфортную жизнь, и теперь с ее кончиной и распродажей всего их имущества появилось маленькое состояние, чтобы Дайана и Мэгги поделили его. Их отец прибыл в Кардифф из России с жалкими пятью шиллингами в кармане, а теперь у Дайаны столько денег, что она понятия не имеет, как ими распорядиться. Вайолет была настолько скрытной в финансовых вопросах и держала их под таким строгим контролем, что Дайана даже не подозревала, как много ее сестра выручает благодаря осмотрительности в имущественных сделках, акциям и облигациям. Соседи уже вовсю сплетничают про их богатство, и Дайана гадает, как далеко могут зайти худшие из них, рассуждая о том, почему она не сумела спасти Вайолет от убийцы. Деньги и даже мысли о них, похоже, выявляют всю извращенность людской натуры.

– Извините, что заставил вас ждать, миссис Дайана, – подступает к ней мистер Вольфовиц, придерживая на голове черную кипу, чтобы не унес ветер.

– Ничего страшного, мистер Вольфовиц.

Он из пожилого поколения, его жидкая бородка цвета соли с перцем и поблескивающие блеклые глаза намекают на горести и злоключения, о каких она может лишь догадываться. Его акцент закрепился скорее в черте оседлости, чем в Вейл-оф-Гламорган.

– Мой сын уже идет, подождем две минутки, пожалуйста. – Он улыбается, и отказать ему она не может, как не смогла бы своему отцу.

– Конечно.

С его сыном она вела переговоры по сделке, и он обращался с ней так, будто держал за дурочку.

Порывшись в кармане, мистер Вольфовиц достает жестяную коробочку твердых, похожих на драгоценности леденцов и с полупоклоном протягивает ей.

– Это очень любезно, но… – Она качает головой.

– Вы берите, берите! Станете еще слаще.

– А если я возьму для своей дочери? – предлагает она.

– Будьте так любезны.

Дайана робко берет леденец из жестянки, заворачивает в чистый платок и кладет в карман.

– А вот и он! – просияв, восклицает мистер Вольфовиц: его очкастый сын неторопливо вышагивает по Бьют-стрит с «Кодаком» новой модели на шее.

– Надеюсь, вы извините меня за ожидание, Дайана: у меня только что случились небольшие неполадки с машиной, – неубедительно оправдывается он.

– Ну, теперь вы здесь, – отзывается она, и натянутая улыбка выявляет морщинки там, где когда-то на ее щеках были ямочки.

– Мы вас не задержим, просто мой отец хочет оставить память об этом дне – видите ли, это ведь самый большой магазин из всех, какие мы купили. Вы не могли бы?.. – спрашивает он и снимает фотоаппарат с шеи еще до того, как она успевает ответить. – Управляться с ним довольно просто, не обращайте внимания на все диски и кнопки, кроме верхней…

Дайана взглядом заставляет его замолчать, берет фотоаппарат и подносит к глазу.

Отец и сын встают перед черной входной дверью дома номер 203 и держат головы так, чтобы табличка с номером была отчетливо видна.

– Ключи! – спохватывается Вольфовиц-младший.

Дайана бросает ему связку, и он, не сумев поймать на лету, поднимает ее с тротуара.

Они снова принимают позу, оба продевают согнутые крючком указательные пальцы в большое кольцо связки, закладывают свободные руки за спину. Выглядят они как напыщенные эстрадные исполнители на афише в театре Лицеум: Бесподобные Вольфовицы, или Канторы из кантона.

Дайана делает один снимок, затем поворачивает камеру, чтобы следующий снимок получился горизонтальным. Она нажимает кнопку, но сын выскакивает из кадра.

– Следите за пальцами, – он выхватывает у нее фотоаппарат, – добиться нужного фокуса трудно, это прямо убийство.

До него не сразу доходит, что он ляпнул и кому, вдобавок где и в какой момент, а когда доходит, он вспыхивает, его лицо становится густо-бордовым. И он раздраженно бормочет то, что Дайана решает счесть извинениями.

Его отец переводит взгляд с одного на другого, желая уладить ситуацию, но не находит слов.

Дайана не поднимает головы, не в силах поручиться сейчас за выражение своего лица. Что оно выражает – гнев? Боль? Стыд? Насмешку? Вообще ничего? Она испытывает все эти чувства разом, но разве это можно объяснить?

– Что ж, надеюсь, эта лавка принесет вам столько же радости, как и нам, – говорит она, поворачивается и идет в сторону полицейского участка. Только проходя мимо парикмахерской киприота, она вдруг понимает, что ее прощальные слова прозвучали как проклятие.