Люди в погонах

Собравшись с мыслями, Мельников сказал шутливо:

— Вам больше идет веселое настроение.

Дуся лениво повела бровью.

— Не знаю.

Она хотела улыбнуться, но удержалась, чуть шевельнув губами.

— А еще, скажу по секрету, — продолжал Мельников, стараясь вовлечь Дусю в разговор, — грустное настроение старит женщину. Не поддавайтесь.

— У вас, наверное, жена веселая? — спросила Дуся.

— Очень.

— Ну, это пока в Москве.

— И на Дальнем Востоке не унывала.

— Тогда привозите ее сюда, пример брать будем.

— Боюсь, — улыбнулся Мельников, — как бы, глядя на вас, она тоже не захандрила.

— Ничего, вы сумеете развлечь.

Заметив, что лицо Дуси немного оживилось, Мельников решил перевести разговор на другую тему.

— Послушайте, — сказал он, прищурившись. — У меня к вам один серьезный вопрос. Возглавьте нашу батальонную самодеятельность. Хором руководить вы можете, да и в плясках разбираетесь.

— Нет уж, спасибо. Привозите свою жену, пусть она и возглавляет.

— Не так легко это сделать.

— Понятно. Кому охота из города уезжать? Одна я, дура, выпорхнула. Другие только за чинами сюда приезжают, а жен караулить квартиры оставляют.

Мельников сделал вид, будто ничего не понял, и снова заговорил о самодеятельности.

— Зачем вам сидеть дома и скучать? Соглашайтесь. Мы с вами такую самодеятельность создадим...

Дуся отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Странный вопрос. Не желаю.

Мельникову хотелось поскорей заговорить о ее взаимоотношениях с мужем, но поведение Дуси не располагало к откровенной беседе. Все же, осмелившись, Мельников спросил:

— Вы знаете, что у Игоря Ильича тяжелое положение с экзаменами в академии?

— А мне все равно, — махнула рукой Дуся.

— Странно.

— Ничего нет странного. Сколько бы он ни учился, толку не будет. Я уверена. У вас все по знакомству. Сватья, братья разные выдвигаются, занимают хорошие должности, а честному человеку нет никакого хода. Вы знаете это прекрасно.

— Нет, не согласен.

— Понятно. Как вы можете согласиться, если сами...

— Что «сами»?

— Ничего. Я не расположена сегодня к разговорам.

— Тогда извините.

По дороге домой Мельников упрекал себя: «Сходил, называется, помог. Даже побеседовать с женщиной не сумел. Эх, воспитатель, воспитатель!».

У крыльца он остановился. В холодной синеве неба висела луна. Ее крупный диск был так чист, будто его заново отполировали. Всюду: на снегу, деревьях, домах — лежала, тонкая сизоватая дымка. Необыкновенно спокойный воздух, казалось, звенел. Мельников стоял и слушал этот грустный звон. Заходить в квартиру не хотелось.

5

Над степью начинал заниматься рассвет. У горизонта появилась длинная сизая полоска. Ночная темнота поредела, раздвинулась. Стали видны контуры ближних пологих холмов и растянувшиеся по всему заснеженному простору колонны солдат. Сделав еще несколько шагов, Мельников сошел с укатанной лыжни и остановился. Рядом, не снимая лыж, присел на корточки невысокий солдат с подвешенным у груди зеленым ящичком походной радиостанции. Мимо неровным широким шагом двигались солдаты, прокалывая хрупкую корку снега острыми наконечниками лыжных палок. Их полусогнутые, покачивающиеся фигуры, казалось, выплывали из мутной воды на белесую поверхность.

Комбат внимательно осматривал каждого, и все это чувствовали: приближаясь к нему, Подтягивались, поправляли сбитые на затылок шапки, всем своим видом говоря: «Вот мы какие, товарищ подполковник». И Мельников весело кивал им:

— Молодцы, так и держитесь!

У него давно выработалась привычка наблюдать за солдатами в походах. Это было не простое любование силой, мужеством и выправкой находившихся в строю людей. Это было даже не обычное стремление подтянуть или подбодрить подразделения на марше. В такие минуты Мельников с какой-то особенной силой ощущал те невидимые нити, которые связывали его мозг и сердце с подчиненными. По тому, как солдаты подтягивались при виде командира, насколько тверды и, решительны были их движения, комбат безошибочно определял боевое состояние подразделений, уверенно судил о том, как будут люди действовать в дальнейшем.

Вот и сейчас, после того как батальон совершил длительный ночной марш, дважды вступал во встречный бой с «противником», Мельникову хотелось прочитать на солдатских лицах, сколько энергии ими истрачено и сколько осталось для выполнения следующей задачи.

Проходившие мимо бодрились. Никто не хотел выглядеть усталым. Но комбат видел, что люди уже утомились, зато в глазах у них появились искорки боевого азарта. Уловив это, Мельников, довольный, потер ладони, потом повернулся к радисту, сказал:

— Вызовите «Розу».

Ежась от холода, солдат усердно закричал в микрофон:

— «Роза»!.. «Роза»!.. Вызывает пятый, отвечайте!.. Перехожу на прием!..

Еще и еще повторял радист вызов, ответа не было. Подобрав полы шинели, комбат сам присел к аппарату:

— «Ро-о-за»!.. «Ро-о-за»!..

Не добившись ответа, он отдал микрофон радисту и, вставая, подумал: «В чем дело? Почему Крайнов не отвечает? Может, испортилась радиостанция?»