«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Среди «непризнанных нетерпимых» религий были различные христианские секты – хлысты, скопцы, молокане, духоборы и т. д.[185] Их приверженцы подвергались уголовному преследованию, которое ограничивало их личную свободу, а не только свободу вероисповедания.

Таким образом, государство как регулятор религиозного рынка ставило его участников в заведомо неравное положение. Синодальной церкви был предоставлен статус монополии, в то время как другие фирмы были существенно ограничены в том, что касается распространения религиозного продукта. Реформированное (никонианское) православие как государственная религия имело привилегированный статус и как таковое охранялось законом. Переход из православия в другую религию был запрещен и влек за собой уголовное наказание[186]. При этом государство поощряло переход последователей инославных и иноверческих вероисповеданий в православие.

Создание ОМДС стало радикальным шагом, изменившим всю систему иерархии в мусульманской умме России. Государство выстраивало принципиально иную систему отношений с исламом, чем та, которая существовала со второй половины XVI в. До учреждения муфтията в Уфе в России не было единого мусульманского религиозного центра. Иерархическая структура в среде служителей исламского культа в Российской империи не выходила за границы определенной общины, и «подчинение решениям того или иного улема – знатока богословия, исламского предания и этико-правовых норм (шариата) зависело исключительно от его личного авторитета, обусловленного уровнем знаний и образом жизни»[187].

С конца XVI в. в некоторых мусульманских регионах стали формироваться религиозные центры, возглавляемые ахунами[188]. Ахуны контролировали деятельность низших служителей исламского культа (например, обеспечивали правильное исполнение религиозных обрядов), толковали шариат, разрешали споры о супружеской собственности, рассматривали различные споры между мусульманами и последователями других религий[189]. Ахуны также действовали в качестве посредников между властями и верующими[190].

Религиозную жизнь Волго-Уральского региона со второй половины XVI до конца XVIII в. было трудно представить без так называемых абызов. Слово «абыз» (от искаженного арабского «хафиз» – человек, знающий Коран наизусть) употреблялось в XVIII в. для обозначения любого образованного мусульманина[191]. Абызы были местными интеллектуалами и занимали различные должности, от секретарей и переводчиков до служителей культа. В последнем случае абыз избирался самой мусульманской общиной. После падения Казанского ханства в 1552–1557 гг. абызы, многие из которых были суфиями, служили своеобразными хранителями исламских традиций и выступали в качестве консолидирующего элемента для жителей замкнутых сельских общин. Абызы подчинялись ахунам.

Правительство пыталось выстроить взаимовыгодные отношения с отдельными ахунами и абызами. К середине XVIII в. в Петербурге поняли, что необходимо установить другую систему взаимодействия государства с ‘улама’. В 1736 г., во время одного из башкирских восстаний, императрица Анна Иоанновна издала указ о сокращении количества ахунов в Волго-Уральском регионе до четырех, по одному в каждой из четырех существовавших административно-территориальных единиц (даруг). Ахуны продолжали избираться представителями верующих, но их кандидатуры должны были утверждаться в Уфе, после чего они приносили присягу на верность монарху[192]. Инициатором этого преобразования был статский советник И. К. Кириллов (1689–1737), глава Оренбургской экспедиции.

Регламентирование количества служителей культа касалось не только ислама. Так, в 1741 г. был издан указ, согласно которому утверждался штат буддийского духовенства, включавший 150 лам (монахов), освобожденных от уплаты податей и исполнения повинностей. Однако в дальнейшем реальное количество лам расходилось с тем, которое предписывал закон[193].

Регламентация количества служителей культа не означала признания той или иной религии, но была одним из важнейших шагов в этом направлении. Вмешиваясь в дела управления религиозными общинами, государство неизбежно должно было взять на себя и решение других вопросов, связанных с обеспечением их деятельности.