«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Несмотря на регламентацию государством количества и порядка утверждения в должности служителей исламского культа, полностью поставить ‘улама’ под свой контроль имперским бюрократам не удалось. Ахуны и другие мусульманские религиозные деятели продолжали опираться не на поддержку правительства, а на собственный авторитет среди верующих. Это обстоятельство, во-первых, ослабляло контроль государства над религиозной жизнью мусульман, а во-вторых, представляло потенциальную угрозу, поскольку в случае волнений харизматические лидеры могли возглавить бунт против власти. Так произошло, например, в 1755 г., когда поднялось восстание башкир и мещеряков под предводительством Батырши, носившего титул ахуна[194]. В таких условиях в интересах государства было создать бюрократическую структуру во главе с муфтием, от которого требовалось быть и духовным лидером, и чиновником, проводником интересов правительства среди мусульман России и соседних стран[195].

Мусульманский богослов, муфтий Ризаэтдин Фахретдин считал, что одной из основных целей правительства при создании ОМДС было «оставить без силы [т. е. без влияния. – Р. Б.] не имеющих официального статуса улемов, оказавшихся под скипетром России»[196].

Государство боролось с любыми проявлениями неформального (нелицензированного) религиозного лидерства; оно взяло на себя функцию определять, кто является богословом, а кто нет. Игельстром ясно выразил эту идею, полагая, что в результате создания муфтията и формирования системы назначения на религиозные должности мусульман должны быть «уничтожены негодные духовные ранги, те ученые, которые, как известно, сами себя называют улема»[197]. Другими словами, российское государство фактически попыталось присвоить себе функцию высшей религиозной власти для мусульман.

Неслучайно, как только такое намерение со стороны представителей власти стало очевидным, оно было воспринято некоторыми мусульманскими религиозными деятелями крайне негативно. Первый муфтий Мухамеджан (Мухаммад-джан) Хусаинов (1756–1824) столкнулся с активным противодействием со стороны абызов, значительная часть которых отказалась признать власть муфтията и принять назначенных мулл. Это сопротивление ОМДС было названо «движением абызов»[198]. Оно сошло на нет только в начале XIX в., когда позиции официального духовенства укрепились. В Волго-Уральском регионе «движение абызов» частично трансформировалось в ишанизм[199].

Если применить подход Макса Вебера к движению абызов, противостоявшему назначаемым (указным) муллам, то мы обнаружим столкновение двух противоположных типов легитимного господства: харизматического и бюрократического. Первый был представлен абызами, а затем ишанами, второй – муфтием, заседателями ОМДС и назначенными (указными) муллами. В первой половине XIX в., особенно во время правления Николая I, ‘улама’, обладавшие харизматическими качествами, постепенно были заменены религиозными бюрократами.

Лояльность к правительству предполагала и выполнение мусульманскими религиозными деятелями иногда весьма деликатных поручений. Например, второй муфтий Духовного собрания в Уфе Габдессалям Габдрахимов (1765–1840) занимался шпионской деятельностью, еще когда служил ахуном. Оренбургский военный губернатор Г. С. Волконский обратился к властям Санкт-Петербурга с ходатайством о награждении ахуна за его работу в качестве «секретного осведомителя»[200]. Габдрахимов собирал разведданные во время командировок в Младший жуз[201]. Подобную же миссию в среде казахов осуществлял предшественник Габдрахимова на посту муфтия Хусаинов[202]. Таким образом, с первых дней существования муфтията его представители оказывали государству нерелигиозные услуги[203].

До 1881 г. Духовное собрание находилось под непосредственным контролем уфимского губернатора и начальника Оренбургского края, при этом последний имел широкие полномочия вмешиваться в деятельность муфтията. После ликвидации оренбургского генерал-губернаторства ОМДС продолжало оставаться в ведении уфимского губернатора. Департамент духовных дел иностранных исповеданий (ДДДИИ) при министерстве внутренних дел оставался высшей надзорной инстанцией для Духовного собрания[204].

ОМДС проектировалось как коллегиальное учреждение с трехуровневой структурой. Высшее звено (муфтият) включало муфтия и кадиев (заседателей). Среднее звено (мухтасибат) состояло из мухтасибов и ахунов[205]. К нижнему звену Духовного собрания относилось так называемое приходское духовенство (мутаваллиат[206]). Согласно уставу ДДДИИ в редакции 1857 г., к мусульманскому духовенству принадлежали: муфтий, ахуны, хатибы, имамы и муэдзины[207].