Освоение земельных богатств Восточной России возможно только в общеимперском едином плане, при подчинении проявлении местного эгоизма всенародной целесообразности. Подобные устремления, несомненно, будут проявлены не только последышами узко-шовинистических группировок, но со стороны возродившегося русского и иностранного капитала. Защитить жизненные интересы крестьянства от этих на него покушений может только сильная центральная внепартийная и надплеменная власть. Этою властью может обладать только наследственный монарх, но не лица, получившие ее из рук политических или финансовых объединений.
Длительный срок проведения всей программы крестьянского благоустройства России в ее колоссальном объеме требует неуклонного соблюдения ее идеи в очень трудных условиях и на протяжении большого отрезка времени. Прямоту и неуклонность этой идеи может соблюсти только та же несменяемая наследственная власть, стоящая вне партийных и финансовых влияний, чего не может избежать в наш век ни одно выборное правительство, даже облеченный максимальными полномочиями народа президент США. Современный российский крестьянин знает это и по опыту и из советской пропаганды.
Те же преимущества твердой внепартийной и независимой центральной власти Империи обуславливают проведение всесторонней мобилизации всех ее сил ради поставленной цели. Опыт пятилеток рядом жестоких уроков научил этому все слои населения СССР.
Но может ли современный российский крестьянин уверовать в благую волю Монарха, в направленность к добру действий Помазанника Божьего, как верили его предки?
Отбросив, как в прошлых письмах, зыбкие предпосылки возможных эмоций и традиций, скажем уверенно: – нет, не может!
Современный подсоветский человек, испытавший на своей спине «благие намерения» десятков правительств всех видов, социалистический «рай», камуфлеты генеральной линии ВКП(б), «освобождение» Гитлером, – мало верит обещаниям политиков, и имеет право не доверять им. Уж больно обманула его революция, и февральская, и октябрьская.
Но та же революция осветила и укрепила в российском крестьянстве сознание того, что именно его стомиллионная громада является основной несменяемой силой государства, требующей такого же несменяемого выразителя ее творческой воли. Тот же опыт революции подтвердил крестьянству, что таким выразителем постоянной воли народа может стать только наследственный монарх, ответственный и отвечающий за свои действия перед Высшей Справедливостью, но не временные, ответственные лишь условно, «избранники» или совсем безответственные узурпаторы.
Именно это сознание, укрепленное всем развитием революции, ведет российского крестьянина к уверенности в благой направленности действий лично и династически ответственного перед историей монарха – единственного охранителя крестьянского благополучия.
Современный российский рабочий не менее крестьянина жаждет личной собственности и стремится личную производственную инициативу проявить. Стахановщина, потогонка соцсоревнований, бригадные колодки, авралы и прочие формы социалистического труда, тесно связанные с социалистической же нищетой, не убили в нем индивидуалистических стремлений, наоборот, укрепили в его психике их стимулы. Эпоха «построенного социализма», в которой он пребывает в настоящее время, с потрясающей и исчерпывающей ясностью показала ему подлинную сущность еще недавно обольщавшего его марева, и горькая фраза «за что боролись», как нельзя более ярко характеризует его настроения. Такова одна сторона медали.
Но есть и другая ее сторона. Действительно огромный размах индустриального строительства, действительно созданные его трудом ценности, фабрики, заводы, разработки поражают его сознание. Он ясно и вполне справедливо видит в них результат своего личного, безмерно напряженного, жертвенного труда, отнятый у него системой социалистического рабства и, ненавидя саму систему, он ни в какой мере не желает передать эти плоды его рабочего пота кому бы то ни било иному. Этот «иной» – в его представлении рисуется «акулой капитализма», «хозяином», «пауком-банкиром», в форме образов-пугал, умело и глубоко внедренных в его сознание советской пропагандой.
Ее проникновение в мозг рабочего значительно глубже и прочнее, чем в мозг крестьянина. Крестьянин много яснее видит ее лживость: загримированный в его врага «кулак» – по существу он сам, зажиточный крестьянин. Между ними нет грани. Но широка и глубока пропасть, отделяющая «акулу Уолл-стрита» от подсоветского ткача или металлиста…