Учебная программа советской десятилетки, по сравнению с прежней гимназией, несколько расширена. Математика проходится в объеме прежних реальных училищ. Физика дополнена краткими сведениями по атомной теории и радио. Русская литература, заканчивавшаяся прежде на Тургеневе и Некрасове, доведена до Чехова и символистов. Кратко проходятся иностранные классики – Гете, Шиллер, Байрон и некоторые советские писатели – Н. Островский, Шолохов, Маяковский, Багрицкий. Русская грамматика проходится вплоть до седьмого класса включительно и повторяется в выпускном классе. Требования грамотности очень суровы: четвертая ошибка в диктанте
Самым трудным местом преподавания в средней школе является до сих пор история. Беспрерывные зигзаги генеральной линии партии не дают возможности издания стандартного учебника по этому предмету. Подготовленных учителей мало, т. к. преподавание истории введено лишь в конце тридцатых годов. Несомненно, что преподавание этого предмета служит основным средством коммунистической пропаганды в средней школе, однако, современный «патриотический» зигзаг генеральной линии служит правдивому освещению славного прошлого России, и современный подсоветский учитель истории не посмеет позволить себе того скептического, а подчас даже саркастического отношения к истории русского народа и деяний его государей, которое, к сожалению, нередко допускали «прогрессивные» преподаватели прежних гимназий.
Большинство высших учебных заведений страны советов технические, узких специальностей. В этом случае они мало отличаются от европейских вузов. Таковы требования нашей эпохи. В связи с этим изменился и типаж студенчества. Советские вузы готовят деловых специалистов, а не универсальных интеллигентов, как это делали университеты былых времен. Учебная дисциплина значительно повышена: студент обязан неуклонно посещать лекции и практикумы, посещаемость контролируется тем же комсомолом, и пропуск учебного дня без представления врачебного удостоверения влечет за собой очень неприятные последствия, вплоть до лишения стипендии. С хаосом введенной после 1905 г. предметной системы покончено. Студент обязан сдавать экзамены и зачеты в установленные дни, и несдача влечет за собой оставление на второй год. Загрузка советского студента очень велика. Помимо специальных предметов, он проходит также пропагандные дисциплины, диамат, историю партии и проч. Проходит военную подготовку и выполняет ряд «общественных нагрузок». Ему приходится работать не менее 14 часов в день. Добавим к этому тяжелые бытовые условия, крайнюю скудность средств к жизни, вынуждающую каким-то способом подрабатывать на питание себе, т. к. семья обычно не в силах ему помогать, и мы увидим, что окончить советский вуз не так-то просто, как это было в двадцатых годах. Нужно иметь много силы воли, упорства и желания учиться. Эти стимулы есть у советского студента, т. к. он знает, что лишь окончание высшего учебного заведения даст ему возможность сколь либо сносно устроить свою жизнь.
Широко известного в прошлом и даже окутанного некоторым романтическим ореолом типа «вечного студента» больше не существует. Не существует также «белоподкладочников» и «маменькиных сынков», но, одновременно с этим, исчез и долгогривый студиозус, занятый решением «мировых вопросов», а не прохождением программы своего факультета.
Современное подсоветское русское студенчество различно по своему культурному уровню, как было различно и в дореволюционную эпоху. И тогда московский студент, безусловно, стоял культурно выше казанского или иркутского. Первый пользовался лекциями лучших профессоров, светил науки, воспитывался в Императорских и Московском Художественном театрах, пользовался книгами огромной Румянцевской библиотеки. Ничего этого не было, конечно, у провинциального студента. Так и теперь.
Стремится ли к науке советская молодежь? Безусловно, стремится. К этому толкает ее и неизживаемая в юности жажда знаний и… голод. И студент, и ученик средней школы знает и беспрерывно видит, какой тяжелой обузой ложится его учение на семью. Он знает, что каждый потерянный им год учения – семейная катастрофа, и он учится порою буквально из последних сил. В вечерней школе, где я преподавал, нередко я видел учеников, засыпавших на уроках. Этого нельзя было ставить в вину ни им, ни мне: они начинали работать с шести-семи утра – кто по дому, кто в очередях, кто на производстве.