Люди земли Русской. Статьи о русской истории

…Были “шестидесятники”, которые, наконец, нашли истину. Потом появились “семидесятники” и объявили шестидесятников дураками. Потом появились “восьмидесятники” и объявили семидесятников идиотами. Были сенсимонисты и фурьеристы. Были народовольцы и чернопередельцы. Были меньшевики и большевики. В эмиграции эта коллекция пополнилась фашистами всевозможных разновидностей от младороссов до солидаристов. Все эти разновидности имели или имеют совершенно одинаковую хозяйственную программу, в которой за густым частоколом восклицательных знаков, спрятана хозяйственная, а следовательно, и всякая иная диктатура партийной бюрократии».

Представители доживающей за рубежом свои дни русской интеллигенции возмущались такой оценкой и считали ее очередной хулиганской выходкой Солоневича.

Но вот что пишет о том же самом видный представитель русской интеллигенции, проф. Г. Федотов:

«…Каждое поколение интеллигенции определяло себя по своему, отрекаясь от своих предков и начиная на десять лет – новую эру. Можно сказать, что столетие самосознания русской интеллигенции является ее непрерывным саморазрушением. Никогда злоба врагов не могла нанести интеллигенции таких глубоких ран, какие наносила себе она сама, в вечной жажде самосожжения. Incende quod adorasti. Adora quod incendisti[238]. Завет св. Ремигия “сикамбру” (Хлодвигу) весьма сложными литературными путями дошел до “Дворянского гнезда”, где в устах Михалевича стал исповедью идеалистов 40-х гг.

И я сжег все, чему поклонялся,
Поклонился тому, что сжигал».

* * *

За идеалистами – «реалисты», за «реалистами» – «критические мыслящие личности» – «народники» тож, за народниками – марксисты – это лишь «основной ряд братоубийственных могил».

Русские интеллигенты, выкормки западной культуры, всерьез вообразили, что европейская культура есть всемирная культура, и что кроме нее рано или поздно не может появиться у одного из народов самобытной культуры, равно или даже превосходящей европейскую.

Она давно уже усвоила примитивную партийную двойную мораль, одну для России, вторую для Запада, одну для членов своего кружка, остальную для всего мира. И вот получилось, что одни и те же явления оценивались по-разному.

«Для понимания террора, – пишет в своих воспоминаниях “Пережитое” один из создателей эсеровской Чеки В. Зензинов, – очень характерно и интересно то заявление, которое партия “Народной воли” сделала в сентябре 1881 г. по случаю убийства президента Северо-Американских Соединенных Штатов Джемса Гарфилда, назвав это убийство преступлением» (с. 271).

Это заявление было опубликовано вскоре же после убийства Александра II, освободившего народ от крепостного права.

От Радищева начинается генеральная линия русской интеллигенции. Линия тенденциозного искажения и клеветы на русскую историю, на все национальное прошлое, ожесточенная борьба с творцами русской культуры и крупными государственными деятелями.

VII

И. Солоневич, может быть, несколько схематизирует и упрощает, но по существу он прав, когда он пишет, что вожди русской интеллигенции всегда натравливали толпу на устои национальной жизни, и когда они беспринципно, сознательно и бессознательно искажали русскую историю и современную им русскую действительность:

«Нас звали к борьбе с дворянством, которое было разгромлено постепенно реформами Николая I, Александра II, Александра III и Николая II, – с дворянством, которое и без нас доживало свои последние дни – и нам систематически закрывали глаза на русских бесштанников и немецких философов, которые обрадовали нас и чекой и гестапой. Нас звали к борьбе с русским “империализмом” – в пользу германского и японского, к борьбе с клерикализмом, которая привела к воинствующим безбожникам, к борьбе с русским самодержавием, на место которого стал сталинский азиатский деспотизм, на борьбу с остатками “феодализма”, которая закончилась обращением в рабство двухсотмиллионных народных масс. Нас учили оплевывать все свое и нас учили лизать все пятки всех Европ – “стран святых чудес”. Из этих стран на нас перли: польская шляхта, шведское дворянство, французские якобинцы, немецкие расисты, и приперло и дворянское крепостное право, и советское. А кто припрет еще? Какие еще отрепья и лохмотья подберут наши ученые старьевщики в мусорных кучах окончательно разлагающегося полуострова? Какие новые “измы” предложат они нам, наследникам одиннадцативековой стройки?»