Люди земли Русской. Статьи о русской истории

И это – не случайное мнение. Это – твердый, установившийся взгляд М. Алданова. В своей последней книге «Ульмская ночь» он пишет о Достоевском:

«…но какие бескрайности вы можете приписывать ему вне романов? В политике он был умеренный консерватор; в “Дневнике писателя” вы, пожалуй, не найдете ни одной политической мысли, которую не мог бы высказать рядовой консервативный публицист.

Недаром печатался Достоевский в “Гражданине”, – князь Мещерский не возражал против его статей, хотя, вероятно, кое-что считал недостаточно консервативным.

А все другие наши писатели, художники, композиторы?

Они и в политике, и в своем понимании мира, были умеренные люди, без малейших признаков максимализма.

X

Многие из виднейших представителей интеллигенции отмечали непримиримость русского народного духа и духа интеллигенции.

«… Люди, выходящие из народа и являющие глубины народного духа, – отмечает Блок, – становятся немедленно враждебны нам; враждебны потому, что в чем-то самом сокровенном непонятны.

Ломоносов, как известно, был в свое время ненавидим и гоним ученой коллегией; народные сказители представляются нам забавной диковинкой; начала славянофильства, имеющие глубокую опору в народе, всегда были роковым образом помехой “интеллигентским” началам; прав был Самарин, когда писал Аксакову о “недоступной черте”, существующей между славянофилами и западниками. На наших глазах интеллигенция, давшая Достоевскому умереть в нищете, относилась с явной и тайной ненавистью к Менделееву. По своему она была права; между ними и была та самая “недоступная черта” (пушкинское слово), которая определяет трагедию России. Эта трагедия за последнее время выразилась всего резче в непримиримости двух начал – менделеевского и толстовского: эта противоположность даже гораздо острее и тревожнее, чем противоположность между Толстым и Достоевским, указанная Мережковским».

В прочитанном на собрании петроградского Религиозно-философского общества, докладе «Стихия и культура» А. Блок еще глубже развил занимавшую его мысль о недоступной черте, отделяющей интеллигенцию от русского народа.

«Они тоже пребывают во сне. Но их сон не похож на наши сны, так же, как поля России не похожи на блистательную суетню Невского проспекта. Мы видим во сне и мечтаем наяву, как улетим от земли на машине, как с помощью радия исследуем недра земного и своего тела, как достигнем северного полюса и последним синтетическим усилием ума подчиним вселенную единому верховному закону. Они видят сны и создают легенды, не отделяющиеся от земли…»

Еще откровеннее А. Блок высказывает эту мысль в своем письме к матери (от 5–6 ноября 1908 г.): «…Следовательно (говоря очень обобщенно и не только на основании Клюева, но и мн. др. моих мыслей): между “интеллигенцией” и “народом” есть “недоступная черта”. Для нас, вероятно, самое ценное в них – враждебно, тоже – для них. Это та же пропасть, что между культурой и природой. Чем ближе человек к народу, тем яростнее он ненавидит интеллигенцию» (Менделеев, Горький, Толстой).

Так обстоит дело с Менделеевым и другими «интеллигентами», г-н Рудинский. Не хотят их господа интеллигенты считать своими, сколько бы Вы их ни зачисляли в интеллигенты. Не будут они считать интеллигентами ни меня, ни Вас, сколько бы Вы ни клялись, что Вы потомственный интеллигент. Вы образованный человек, ошибочно считающий себя интеллигентом. И обижаетесь Вы, когда нападаю я, или Г. Месняев на интеллигенцию, совершенно напрасно.

Никогда русская интеллигенция не стояла, г-н Рудинский, «на небывалой культурной и этической высоте». Все это вымысел историков русской интеллигенции, которым, к сожалению, до сих пор еще многие верят.

Афоризм: «Цель оправдывает средства», столь ярко нашедший свое выражение в большевизме, не есть чисто большевистский; на этом безнравственном лозунге базировалось все революционное движение, начиная с декабристов.

Для борьбы с царской властью хороши все средства, таково глубочайшее убеждение всех русских революционеров, независимо к каким революционным группировкам они принадлежали.

Пестель жестоко наказывает солдат и офицеров, чтобы вызвать у них ненависть к существующему строю.

Нечаев в своем «Катехизисе революционера», написанном по его поручению Бакуниным, одобрял такие действия в революционной борьбе, как: ложь, подслушивание, перехватывание чужих писем, слежка друг за другом, вымогательство, кражи, грабежи, убийства. Нечаев считал, что тех, кто неспособен во имя ниспровержения правительства на все, нельзя принимать в революционную организацию.

«Революционный катехизис» составляется от имени… никогда не существовавшего в действительности «Общества топора или народной расправы».

В «Революционном катехизисе» утверждается, что «спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции России».

«Наше дело страшное, полное, повсеместное разрушение».