Люди желтых плащей (СИ)

   -- Это всего лишь окно. И дневной свет. Кстати, на улице довольно пасмурно. Что же с тобой будет, когда мы выйдем из помещения.

   -- Не знаю. Значит, не выйдем! -- в голос брата опять вернулся капризный ребенок. -- Мне больно! В ушах шумит...

   Ловлю на себе встревоженный взгляд Михася. Я знаю, что означает этот взгляд, и мои подозрения только крепнут.

   -- Щас, погодите! -- Арт бросается к одной из сумок, принесенных нами из машины.

   Покопавшись в ней с минуту, он извлекает солнцезащитные очки с круглыми зеркальными стеклами.

   -- На вот, одень, будет полегче.

   Он передает очки мне, поглядывая на Женю так, словно даст деру, стоит тому громко пукнуть.

   Брат надевает очки и издает возглас облегчения.

   -- О-о-о, так гораздо лучше. Спасибо, Арт.

   -- Да... не за что, Базилио.

   Друзья встречают Женю улыбками и ободряющими подшучиваниями, однако от меня не ускользает тот факт, с какой внутренней, почти неуловимой неприязнью они пожимают его руку. Так в "Филадельфии" Джо Миллер пожимал руку Эндрю Бэкета, узнав, что у того СПИД.

   -- Витос, Арт, организуйте на стол, -- говорю я. -- Джону надо подкрепиться. Видите, каким голодными глазами он смотрит на Ваню?

   Шутка удалась -- помещение офиса взрывается смехом. Однако шутка несла в себе двоякий смысл, и его разглядели все присутствующие. В адрес брата уже летят недоверчивые взгляды. Пожалуй, впредь стоит следить за языком.

   09:45

   Мы усаживаем Женю за стол, на который подается быстрый завтрак. Хлеб, колбаса, сыр, шпроты, килька в томате, свежие огурцы и помидоры, на десерт фрукты и плитка шоколада. Из напитков кола и минералка "Нарзан" в стекле.

   Женя долго смотрит на еду, шевелит носом, как будто принюхиваясь. Потом набрасывается на колбасу и шпроты, полностью игнорируя хлеб и овощи. Когда я все-таки предлагаю ему закусить огурцом (помидоры он никогда не любил), он сначала отказывается, но потом все-таки предпринимает робкую попытку откусить кусочек. И тут же выплевывает.

   -- Фу, бля! Они прокисли, что ли? Такая гадость!

   Теперь уже тревожными взглядами обмениваются все, за исключением Жени. Кажется, он совершенно не замечает своего странного поведения.

   Когда с мясными и рыбными блюдами покончено, Женя пробует откусить яблоко, но эффект тот же, что и с огурцом. Он выплевывает его, брезгливо фыркая.

   -- Фу, да чо вы мне подсовываете! Все попропадало!

   -- Попробуй шоколадку, -- вкрадчиво предлагает Михась.

   Но меня беспокоят не новые вкусы брата -- здесь уже все понятно -- а то, что за время трапезы он ни разу не прикоснулся к воде. И это Женя -- водохлеб, каких поискать!

   Брат поворачивается к Михасю и недоверчиво щурится из-под солнцезащитных линз. Кажется, теперь и до него начинает доходить...

   Он разворачивает шоколадку, откусывает от плитки большой кусок и принимается сосредоточенно жевать. Мы все прекрасно видим отвращение, написанное у него на лице, но Женя не обращает на это внимания и продолжает упрямо работать челюстями. Когда шоколад растерт в кашу, он мучительно глотает ее. Я вижу, как прыгает при этом его кадык, как вздуваются вены на горле. Шоколадная масса отправлена в пищевод, и Женя судорожно втягивает в легкие воздух, борясь с пароксизмом тошноты.

   -- Ну, как? -- интересуется Михась.

   -- Нормально. В горле застряло немного.

   -- На, запей, -- я откручиваю крышку у "Нарзана" и протягиваю бутылку брату.

   -- Не хочу.

   -- Почему?

   -- Не люблю "Нарзан".

   -- Ну, тогда колы.

   -- Отвали.

   -- Выпей минералки, -- я подсовываю бутылку ему под нос.

   -- Отвали!

   -- Ты не можешь пить. У тебя гидрофобия...

   -- ОТВАЛИ!!!

   Он выхватывает бутылку и швыряет ее в окно. Стекло разбивается, и на Женю (за столом сидел только он) градом сыплются осколки. Один, довольно большой, оставляет глубокий порез на руке. Остальные, поменьше, впиваются в грудь и лицо, превращаясь в маленькие кровавые кляксы.

   Все, включая меня, в страхе отпрыгивают в сторону, изумленно таращась на разбитое окно. Повисает пауза.

   Потом Женя поворачивает к нам свое окровавленное лицо, и я вижу, что оно искажено ужасом осознания.

   -- Пацаны, -- потрясенным полушепотом произносит он, -- что со мной происходит? Я не чувствую боли...

Глава 17

Особое мнение

   11:30

   Движение порождает жизнь. Жизнь порождает движение.

   "Если я остановлюсь -- мы погибли".

   Я делаю еще один шаг. Капли крови, стряхнутые с волос его вибрацией, летят в пыль под моими ногами. Пропитанная кровью рубашка липнет к спине.

   "Я должен идти, пока есть силы".

   Солнце палит нещадно, но я настолько обезвожен, что уже почти не потею. Единственная жидкость, которую я еще способен выделять -- моя собственная плазма. И я истекаю ей, истекаю с головы до ног.

   Руки окостенели, я давно не чувствую пальцев. Суставы ломит, словно в них набили толченого стекла. В ушах шумит несуществующее море. И все же я продолжаю держать локти согнутыми, потому что иначе уроню свою ношу. А она так хрупка...

   Эта пустыня кажется бесконечной. Во все стороны, насколько хватает глаз, простираются бескрайние пески. Однообразный пейзаж разбавляют лишь редкие кустарники, да иссохшие валики перекати-поля, застывшие в ожидании попутного ветра.