Люди желтых плащей

Далеко ходить не пришлось: сгодился ближайший дом. Участок огорожен кирпичным забором, двор на две машины, асфальтированная подъездная дорожка, ответвляющаяся от Таганрогской, железные ворота. Створки гостеприимно распахнуты. Плоская крыша небольшой летницы, пристроенной к дому, представляет собой отличную огневую позицию. Забраться наверх можно только по приставной лестнице, которую мы легко втянем наверх, если возникнет необходимость.

В центре крыши собран весь наш арсенал. Коробки с патронами, резервный, уже заряженный «ИЖ» и запасные рожки для «Сайги». А также пара садовых вил, три топора на длинной ручке, и самая огромная в мире кувалда, которую мы с Артом едва подняли наверх. Всё это Ева нашла внутри летницы, переоборудованной хозяевами в сарай. Там же нашлась банка с краской.

Подступаю к краю крыши и осматриваю Таганрогскую. Женя с Евой заканчивают надпись. На дороге, не видевшей краски уже много лет (как и девяносто процентов всех Ростовских дорог), наконец, появляется разметка. Огромная Г-образная белая стрелка указывает на распахнутые ворота, ведущие во двор. Надпись под стрелкой гласит: «СВАРАЧИВАЙ СЮД». На букву «А», явно лишнюю в первом слове и недостающую во втором, у Жени не хватило краски.

– Ну что там? Видно? – в десятый раз спрашивает меня Арт.

Приставляю к глазам бинокль (и снова спасибо, «Супер-Арсенал») и смотрю вдоль дороги. Обзору мешает крона абрикоса, растущего перед домом, но даже сквозь сплетения ветвей не вижу никакого движения.

– Пока нет.

Воздух над дорогой плывёт от бензиновых испарений. Запах стоит такой, что я удивляюсь, как Арт ещё не угорел. Машу ему рукой – завязывай. Тот бросает опустевшую канистру и бежит ко мне наверх. Смотрю на ворота, и сердце начинает биться чаще. Я пока не решил, кто закроет их. Это самая опасная часть нашего плана, и я до сих пор не уверен, стоит ли вообще претворять её в жизнь. Женя категорически против, считая затею слишком рискованной, Арт до чёртиков боится оставаться внизу, Ева не в том положении, чтобы упираться, но доверять ей я тоже не могу. И дело вовсе не в рыцарском благородстве, дело в её тучной комплекции. Не уверен, что она справится. Остаюсь я.

Внезапно мы слышим. Ещё слабо, отдалённым эхом, но это определённо был выстрел. Через тридцать секунд второй – уже гораздо чётче. Потом третий, четвёртый. К звукам присоединяются гул мотора и голоса.

– Все наверх! – командую я. – Все наверх!

Женя с Евой отшвыривают кисти и со всех ног мчатся к дому. Арт уже поднимается по лестнице.

Я почти физически ощущаю колотящееся о стенки грудной клетки сердце.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Арт на крыше. Отдаю ему бинокль и перетягиваю карабин с плеча на грудь.

– Куда собрался?

– Вниз.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…

Показывается взлохмаченная голова Евы, за ней на крышу поднимается Женя. Пропускаю их и ставлю ногу на перекладину лестницы.

– Максим, ты куда? – встревожено спрашивает брат.

– Надо закрыть ворота, когда они заедут.

Б-БАХ! Б-БАХ!

Выстрелы уже совсем близко. Им аккомпанируют человеческие крики и безумные животные вопли. А ещё шлёпанье десятков босых ног по мокрому асфальту.

«Прокажённые»…

Туктуктуктуктуктуктуктуктуктук…

Женя начинает кричать:

– Не занимайся херней! Пофиг на ворота! Слышишь, блин, не лезь туда!

Сейчас его крик – излюбленное оружие в отсутствие аргументов – нам не поможет. Мне не поможет.

– Занимайте позиции. Когда машина заедет, прикрывайте нас шквальным огнём.

– Макс, может, не надо? – это Арт.

– Не лезь туда, я тебе говорю, дебил! – это Женя.

Ева молчит – и на том спасибо.

Опускаю вторую ногу на перекладину и начинаю спускаться.

07:50

Я не верю в вещие сны. К тому же мои сны почти всегда идут вразрез с реальностью. Не припомню, чтобы хоть один из них сбылся. Значит ли это, что сегодня я не умру?

Правильный ответ – нет. Иначе я бы здесь сейчас не стоял. Ворота должны быть закрыты, в этом у меня нет никаких сомнений.

Я на подъездной дорожке. То, что к нам приближается, звучит поистине устрашающе. Грохот ружей, надрывное жужжание перегруженного двигателя, нечеловеческие вопли и вполне человеческий мат. И удары. Десятки кулаков и ладоней бьют в металлический кузов машины. Спустя несколько мгновений я понимаю, откуда взялся этот странный звук.

Несмотря на довольно широкую «просеку», оставленную нами в пробке на Таганрогской, «Октавия» еле едет. Все четыре колеса пробиты, резина изжёвана в лохмотья, обода с лязганьем чертят в асфальте глубокие борозды. Машину кидает из стороны в сторону, изуродованные колеса петляют восьмёркой. Ваня делает не больше тридцати километров в час, хотя я слышу, что он давит педаль газа в пол.