Люди желтых плащей

Я ставлю укол одним быстрым отточенным движением. Когда поршень выдавлен до отказа, Женя облегчённо выдыхает, мышцы расслабляются, его перестаёт трясти. Он переворачивается на спину и смотрит на меня благодарным взглядом.

«Дзень!» – сообщает внутренний счётчик. – «Минус одна ампула!»

– Спасибо, – шепчет брат. – Ох-х… да, так гораздо легче. Максим, я уже дума…

Окончание фразы перетекает в дикий пронзительный вопль, разрывающий мёртвую тишину этой ночи, грудную клетку брата и мои барабанные перепонки.

01:19

– …М-А-А-А-А! – Женя встаёт на мостик без помощи рук, выгибаясь немыслимой дугой, и я почти слышу, как трещат под одеялом его позвонки. – А-А-А-А-А-А!!!

Страх парализует меня с головы до ног – я застываю на месте с глупым видом, не в силах пошелохнуться. Из головы мигом выветриваются все мысли, кроме одной:

«Ты убил его» – набатом стучит в висках. – «Ты только что убил его».

Женя переваливается набок и начинает кататься по полу, пытаясь потушить пожар, снедающий его изнутри.

На шум сбегаются все, кто находился в офисе. Чувствую, как чьи-то руки пытаются отнять у меня «Ремингтон». Это Витос. Миша с Ваней останавливаются перед катающимся по полу Женей и просто смотрят, не решаясь приблизиться. Мне не в чем упрекнуть их – в данной ситуации я, наверное, поступил бы так же. Женя заразен и не контролирует себя. Прикасаться к нему сейчас крайне опасно – он может укусить, оцарапать, на худой конец, плюнуть в лицо ядовитой слюной.

Я разжимаю пальцы, и Виталик забирает «Ремингтон». Следующие пять минут мы проводим за созерцанием агонии брата, не в силах ничего предпринять. Слышим, как с глухим стуком соприкасается его голова с полом, когда он перекатывается с живота на спину и обратно. Видим, как он рвёт на себе пропитанную зловонным потом майку, раздирая попутно и кожу на груди, пытаясь добраться до источника боли, запрятанного глубоко внутри. Ощущаем едкий запах ингибитора протеазы Н2Р1, выделяющийся сквозь поры.

Потом, совершенно внезапно, Женя перестаёт кричать. Замирает ничком, уткнувшись лбом в пол, и больше не шевелится. Всё окутывает звенящая тишина.

09:20

У меня получается заснуть под самое утро, когда за окнами уже сереет предрассветное небо, а в офисе становится достаточно светло, чтобы можно было различать силуэты друзей и Жени, которого мы снова уложили в спальник. Ночной кошмар завершился, и я могу, наконец, подарить своей измученной голове пару часов покоя.

Которых, конечно же, недостаточно. Ничего удивительного, что я чувствую себя таким разбитым, когда в девять утра Арт трясёт меня за плечо.

– Макс. Макс, вставай…

Неохотно разлепляю глаза. Потом, мгновенно вспомнив, где нахожусь и что готовит мне это утро, порывисто сажусь в своём спальнике.

Арт смотрит на меня сочувственно. Он отдежурил на крыше первым и выглядит вполне отдохнувшим. Его сменил Михась, а того Витос. Меня же никто не менял. Ваня уговаривал раза три, но всякий раз я отсылал его обратно спать. Я не смог бы заснуть, даже если бы очень хотел. Но я не хотел. После того, как мы убедились, что Женин припадок окончен, и перенесли его бесчувственное тело в спальник, мой пульс не мог восстановиться ещё по меньшей мере час. А может и дольше. Во всяком случае, я слушал, как сердце бьётся в ушах ещё очень, очень долго. И этот стук ни за что не дал бы мне заснуть.

– Сколько время?

– Начало десятого. Вставай, Макс, там… Джон проснулся.

Интонация, с которой сказаны эти слова, мне не нравится.

Я осоловело моргаю глазами, пытаясь стряхнуть с них последние остатки сна и вернуть зрению фокус. Когда мне это удаётся и помещение офиса обретает наконец чёткие очертания, я замечаю Михася, Ваню и Витоса. Друзья сгрудились вокруг стола, за которым ещё недавно мы с Михасем пили чай, и заворожённо наблюдают за чем-то. Или за кем-то…

С пола не видно, что они так пристально разглядывают, поэтому я протягиваю Арту руку:

– Помоги встать.

Тот хватает меня за запястье и рывком поднимает на ноги. В голове что-то с чмоканьем отрывается и растекается по затылку вязкой горячей массой. Нащупываю в кармане «пенталгин» и сразу проглатываю две таблетки.

Видя моё состояние, Арт предлагает:

– Давай помогу.

Он уже собрался нырнуть мне подмышку, но я останавливаю его:

– Не надо. Я сам.

Неспешно, шаг за шагом, направляюсь к столу, у которого собрались друзья. Меня сдержанно приветствуют; отмечаю на себе сочувственные взгляды. Ничего, это терпимо. Нету жалости – и то хорошо. Жалость – самое низкое, самое оскорбительное и недостойное чувство на свете. Жалость унижает хуже безразличия, испытывать её к калекам, неизлечимо больным или просто убогим – всё равно, что прилюдно констатировать сам факт их убожества. Жалость оказывает медвежью услугу, лишний раз напоминая человеку о его трагедии. Я никогда никого не жалею, и не хочу, чтобы жалели меня. А ещё я не хочу, чтобы жалели моего брата. Потому что от жалости до отвращения ещё меньше, чем от любви до ненависти.