Её тело казалось почти невесомым в начале пути. Я был уверен, что смогу нести её вечность, но раны на спине, ногах и ещё где-то там, уже не помню где, пили силы с каждой новой каплей крови, упавшей в песок. Так что моя вечность стала близиться к концу на исходе третьего часа.
Она просит меня остановиться, в который раз.
«Если я остановлюсь – мы погибли».
Шаг. Шаг. Шаг.
Она говорит, что я вот-вот задохнусь. Да, дышать действительно тяжело: раскалённый воздух ножом режет лёгкие. Слизистая ротовой полости высохла настолько, что по ней можно чертить мелом. Болят глаза.
Но у меня есть ноги, и они пока целы. В отличие от её ног. Я не помню, как она поломала их, и ломала ли вообще. Всё, что я помню – она неспособна идти.
«Если я остановлюсь – мы погибли».
В этой пустыне нас не найдут. Никто не придёт к нам на помощь. Не прибудет кавалерия, не прилетит на вертолёте спасательная бригада, не пройдёт мимо случайный турист. Когда мы начнём терять силы, вокруг соберутся только грифы. И станут ждать.
Кровь капает на запылённые ботинки. Ноги слабеют, поджилки трясутся. Штаны на заднице отяжелели от влаги, как если бы я обделался. Но я знаю, что там тоже кровь – стёкшая со спины.
Господи, как же хочется остановиться… Упасть лицом в землю и просто лежать без движения.
Но ноги сами несут вперёд, уже на полном автомате, контролируемые обезумевшим от жары и боли мозгом. Особенно боли. Она, эта боль, причиняет необычные страдания. Нервные волокна не передают болевые сигналы мозгу, лишь сухую информацию. Эта информация сводит с ума почище любых физических пыток:
«Организму нанесён непоправимый урон, расчётное время до полного отключения систем жизнедеятельности: 256 шагов…»
«255 шагов»…
«254 шага»…
«253»…
Обратный отсчёт для движения вперёд. Движения к смерти.
Мираж, последние полчаса мреющий впереди тонкой серебристой полоской, превращается в ленту раскалённого асфальта. Дорога.
Она говорит, что тоже видит её. Я ускоряю шаг, расходуя последние резервы.
«152»…
«151»…
«150»…
Я поднимаюсь на насыпь и выхожу на дорогу в сорока шагах от собственной смерти. Мягко, словно хрустальную, опускаю свою ношу на обочину, распрямляю задеревеневшую спину.
Я мог бы лечь прямо здесь. Расслабить мускулы, дать отдых натруженным ногам, ощутить тепло асфальта изувеченной спиной. Я мог бы закрыть глаза. Я мог бы уснуть рядом с ней.
Наверное, я бы так и поступил, если бы не знал наверняка, что проснусь уже другим человеком. «Не человеком».
Она тоже это знает. Видит в моих запавших глазах, читает на высохшем, как пергамент, лице.
Я продолжаю свой путь. Пересекаю дорогу и спускаюсь по насыпи с другой стороны. Ботинки снова утопают в мягком песке. Я должен уйти как можно дальше…
Тридцать шагов.
«Падай», – слышу у себя за спиной. – «Падай».
Она плачет. Едва слышно.
Двадцать шагов.
«Падай, малыш. Уже можно. Можно».
Десять шагов.
«Падай на землю! Ну же, падай!»
Последние шаги я не считаю, просто иду. Иду до тех пор, пока ноги не подкашиваются, превратившись в бескостные лохмотья из кожи и мышц.
Тогда я ложусь на песок и замираю.
11:35
Машина вздрагивает, и я просыпаюсь.
Обнаруживаю себя на переднем сиденье «Хаммера». Голова свесилась набок, щека прилипла к кожаной обивке.
За рулём Ваня. Заметив, что я открыл глаза, виновато улыбается:
– Извини. Собака на дорогу выскочила, пришлось тормозить.
Отлипаю от сиденья, растираю ладонями заспанное лицо.
– Заражённая?
– Вроде нормальная, – Ваня слегка опускает стекло: – Я покурю?
В салоне довольно темно, окна у «Хаммера» тонированные, но я с опаской оглядываюсь назад.
Женя, Арт, Михась и Витос с комфортом расположились на широком заднем сиденье. Всех четверых сморил сон – ночные приключения не прошли даром ни для кого. Головы Воронюков покоятся на плечах Михася, сам Михась спит, откинувшись на подголовник. Женя уткнулся в мягкую обивку боковой стенки «Хаммера». Солнцезащитные очки он снял, но узкая полоска света, проникающая сквозь приоткрытое окно в салон, похоже, нисколько ему не мешает.
И всё же я говорю:
– Давай быстрей.
Ваня торопливо закуривает – контролировать свои аддикации ему всегда было трудно.
Я тем временем исследую обстановку за бортом. Мы снова на Малиновского – пришлось возвращаться проторённой тропой. Ехать вперёд не имело смысла: если верить военным, Западный мост взорвали в первый день эпидемии, о чём, вероятно, не было известно «рыбьим глазам» сотоварищи. Ближайший выезд на трассу М4 теперь лежит через центр, но нам предстоит сделать петлю.
В нашей компании ожидается пополнение. Во-первых, мы решили забрать с собой бабушку – переход по населённому зомби городу может оказаться для неё ещё опаснее, чем ожидание спасения дома, но это хоть какой-то шанс. А во-вторых…
…это карма…
Наутро Женя не забыл о моём обещании.