Люди желтых плащей

– Это всего лишь окно. И дневной свет. Кстати, на улице довольно пасмурно. Что же с тобой будет, когда мы выйдем из помещения?

– Не знаю. Значит, не выйдем! – в голос брата опять вернулся капризный ребёнок. – Мне больно! В ушах шумит…

Ловлю на себе встревоженный взгляд Михася. Я знаю, что означает этот взгляд, и мои подозрения только крепнут.

– Щас, погодите! – Арт бросается к одной из сумок, принесённых нами из машины.

Покопавшись в ней с минуту, извлекает солнцезащитные очки с круглыми зеркальными стёклами.

– На вот, надень, будет полегче.

Он передаёт очки мне, поглядывая на Женю так, словно даст дёру, стоит тому громко пукнуть.

Брат надевает очки и издаёт возглас облегчения:

– О-о-о, так гораздо лучше. Спасибо, Арт.

– Да… не за что, Базилио.

Друзья встречают Женю улыбками и ободряющими подшучиваниями, однако от меня не ускользает тот факт, с какой внутренней, почти неуловимой неприязнью они пожимают его руку. Так в «Филадельфии» Джо Миллер пожимал руку Эндрю Бэкета, узнав, что у того СПИД.

– Витос, Арт, организуйте на стол, – говорю я. – Джону надо подкрепиться. Видите, каким голодными глазами он смотрит на Ваню?

Шутка удалась: помещение офиса взрывается смехом. Однако шутка несла в себе двоякий смысл, и его разглядели все присутствующие. В адрес брата уже летят недоверчивые взгляды. Пожалуй, впредь стоит следить за языком.

09:45

Мы усаживаем Женю за стол, на который подаётся быстрый завтрак. Хлеб, колбаса, сыр, шпроты, килька в томате, свежие огурцы и помидоры, на десерт фрукты и плитка шоколада. Из напитков кола и минералка «Нарзан» в стекле.

Женя долго смотрит на еду, шевелит носом, как будто принюхиваясь. Потом набрасывается на колбасу и шпроты, полностью игнорируя хлеб и овощи. Когда я предлагаю ему закусить огурцом (помидоры он никогда не любил), он сначала отказывается, но потом предпринимает робкую попытку откусить кусочек. И тут же выплёвывает.

– Фу! Они прокисли, что ли? Такая гадость!

Теперь уже тревожными взглядами обмениваются все, за исключением Жени. Кажется, он совершенно не замечает своего странного поведения.

Когда с мясными и рыбными блюдами покончено, Женя пробует откусить яблоко, но эффект тот же, что и с огурцом. Он выплёвывает его, брезгливо фыркая.

– Тьфу! Да что вы мне подсовываете! Всё попропадало!

– Попробуй шоколадку, – вкрадчиво предлагает Михась.

Но меня беспокоят не новые вкусы брата – здесь всё понятно – а то, что за время трапезы он ни разу не прикоснулся к воде. И это Женя – водохлёб, каких поискать!

Брат поворачивается к Михасю и недоверчиво щурится из-под солнцезащитных линз. Кажется, теперь и до него начинает доходить…

Он разворачивает шоколадку, откусывает от плитки большой кусок и принимается сосредоточенно жевать. Мы прекрасно видим отвращение, написанное у него на лице, но Женя не обращает на это внимания и продолжает упрямо работать челюстями. Когда шоколад растёрт в кашу, он мучительно глотает. Я вижу, как прыгает при этом его кадык, как вздуваются вены на горле. Шоколадная масса отправлена в пищевод, и Женя судорожно втягивает в лёгкие воздух, борясь с пароксизмом тошноты.

– Ну, как? – интересуется Михась.

– Нормально. В горле застряло немного.

– На, запей, – я откручиваю крышку у «Нарзана» и протягиваю бутылку брату.

– Не хочу.

– Почему?

– Не люблю «Нарзан».

– Ну, тогда колы.

– Отвали.

– Выпей минералки, – я подсовываю бутылку ему под нос.

– Отвали!

– Ты не можешь пить. У тебя гидрофобия…

– ОТВАЛИ!

Он выхватывает бутылку и швыряет в окно. Стекло разбивается, и на Женю (за столом сидел только он) градом сыплются осколки. Один, довольно большой, оставляет глубокий порез на руке. Остальные, поменьше, впиваются в грудь и лицо, превращаясь в маленькие кровавые кляксы.

Все, включая меня, в страхе отпрыгивают в сторону, изумлённо таращась на разбитое окно. Повисает пауза.

Потом Женя поворачивает к нам окровавленное лицо, и я вижу, что оно искажено ужасом осознания.

– Пацаны, – потрясённым полушёпотом произносит он, – что со мной происходит? Я не чувствую боли…

Глава 17. Особое мнение

11:30

Движение порождает жизнь. Жизнь порождает движение.

«Если я остановлюсь – мы погибли».

Я делаю ещё один шаг. Капли крови, стряхнутые с волос вибрацией, летят в пыль под моими ногами. Пропитанная кровью рубашка липнет к спине.

«Я должен идти, пока есть силы».

Солнце палит нещадно, но я настолько обезвожен, что почти не потею. Единственная жидкость, которую я способен выделять – моя собственная плазма. И я истекаю ею, истекаю с головы до ног.

Руки окостенели, я давно не чувствую пальцев. Суставы ломит, словно в них набили толчёного стекла. В ушах шумит несуществующее море. Но я продолжаю держать локти согнутыми, потому что иначе уроню свою ношу. А она так хрупка…

Эта пустыня кажется бесконечной. Во все стороны, насколько хватает глаз, простираются бескрайние пески. Однообразный пейзаж разбавляют лишь редкие кустарники, да иссохшие валики перекати-поля, застывшие в ожидании попутного ветра.

Шаг. Ещё шаг.