Люди желтых плащей

Возвращаться в Евин дом, ставший могилой для полудюжины «прокажённых», мы не решаемся, поэтому занимаем участок по соседству. Крошечный двухкомнатный флигелёк из пеноблоков и фанеры в вопросе надёжности мог бы соперничать с постройкой Ниф-Нифа, но мы ведь не прятаться сюда пришли. Нам требуется переждать где-то Женину «ломку», а сделать это можно где угодно – лишь бы были стены и крыша.

Михась с Витосом отправляются на поиски новой машины – как я и предполагал, «Хаммер» прослужил нам недолго. В условиях пост-апокалипсиса автомобильный пробег измеряется в метрах, а не в километрах. Саша и Лилит заняты переносом и сортировкой нашего скарба, которого, вкупе с вещами девчонок, порядком прибавилось. С Женей в доме остаёмся только мы с Артом и Евой.

Брат лежит на узкой софе, под одеялом, в лихорадочном забытьи. Самая тяжёлая часть позади: судороги почти сошли на нет, не считая редких конвульсий лицевых мышц, он больше не кричит и не корчится от боли. Остались жар и дегидратация, но с этим бороться проще.

Арт собирает на стол быстрый ужин. Впервые вижу его за этим занятием – зрелище необычное. Ева меняет Жене очередной холодный компресс, который через пять минут снова станет горячим, и смачивает губы влажной марлей. С употреблением жидкости у брата и так большие проблемы, а в теперешнем состоянии о нормальном питье не стоит и помышлять. Если так пойдёт и дальше, придётся задуматься о капельном питании. В любом случае, будет нелишним заехать в аптеку – нужно пополнить запасы шприцев. Когда мы с Витосом собирали ягдташ, никто не подозревал, что кому-то понадобятся ежедневные инъекции.

Вдруг вспоминаю, что сам не принимал «левотироксин» уже больше трёх дней. Ягдташ стоит у Жениной койки, так что достать таблетки незаметно не получается.

– Что это? – спрашивает Ева, заметив коробку с гормонами у меня в руках.

Выдавливаю на ладонь тройную дозу и проглатываю, не запивая.

– Витаминки.

Ева исподлобья разглядывает меня, словно я сказал что-то непотребное:

– Опять врёшь.

– А что меня выдало? Идеально здоровый вид?

Разгладив марлевый компресс на Женином лбу, она выпрямляется и упирает руки в бока:

– Мы можем переговорить с глазу на глаз?

– Ну, давай попробуем.

Ева кивает на уличное окно.

– Вы куда? – спрашивает Арт, заметив нас в дверях.

Машу ему рукой:

– Скоро вернёмся. Продолжай, не отвлекайся.

Арт показывает мне средний палец.

– Увидите остальных – зовите. Ужин почти готов.

16:30

Флигелёк пристроен к большому двухэтажному дому, выгоревшему изнутри дотла. Участок в шесть соток разделён надвое бетонной дорожкой, большую часть занимает сад из карликовых плодовых деревьев, сейчас совершенно мёртвых.

Розовый дождь убивает флору избирательно. Например, его воздействию менее подвержены хвойные, нежели лиственные, хотя и среди последних встречаются резистентные виды. Тополя и другие ивовые вполне безболезненно переносят ядовитые осадки, в то время как почти все семечковые и косточковые сбрасывают листву через двадцать часов, и полностью погибают в течение следующих суток. Чем обусловлена такая непоследовательность, известно только демиургам вируса, да и то при условии, что их детище не мутировало в нечто имеющее весьма отдалённое отношение к первоначальной модели.

Мы с Евой прохаживаемся по садовой дорожке в окружении голых вишен, слив и персиков, которые больше никогда не принесут плодов. К ногам прилипают пачки мокрых жёлто-розовых листьев.

– Так что за таблетки? – спрашивает Ева.

– Это не имеет никакого отношения к вирусу, – разгадав её беспокойство, отвечаю я.

Ева секунду размышляет над ответом:

– Ладно. Допустим. А как насчёт твоего брата?

– А что с моим братом?

– Его укусили. Ты что же, считаешь, это неважно? Так, пустячок?

Приподнимаю брови:

– Нет, это важно. Для меня и моего брата. Ты-то тут при чём?

– Ну, если мы собираемся некоторое время путешествовать вместе, это имеет ко мне самое непосредственное отношение.

– Ты в папу такая наглая? Сомневаюсь, что с такой наглостью твоя мама смогла бы стать мамой.

Ева пропускает колкость мимо ушей. В молчании доходим до конца двора и останавливаемся под сенью высокой груши, простёршей костлявые ветви над забором.

– Дело не в наглости, – говорит Ева, задумчиво разглядывая мёртвое дерево. – Ты здесь выступаешь от своей группы, я – от своей. И, как и ты, я хочу обеспечить своим максимальную безопасность. А рядом с таким человеком, как твой брат… м-м-м, не думаю, что это будет возможно. Ты меня понимаешь?

– Если честно, не совсем.

– Ну, а ты подумай.

Разговор начинает раздражать:

– Мозги не делай. Прямо скажи, чего хочешь.

Ева отламывает от груши веточку, подносит к носу, принюхивается. Сморщив нос, отбрасывает в сторону.

– Я уже вроде сказала. Меня беспокоит твой брат, только и всего.

– Что ж, в таком случае ничем не могу помочь. Если что-то не нравится, вас силком не держат. Выходы есть во всех направлениях.

Пухлые щёки Евы растягивает недоверчивая улыбка:

– То есть, вы за нами вернулись, чтобы опять бросить?