Люди зимы

Рути растерянно моргнула. Ее родители, как все хиппи, были пацифистами и терпеть не могли любое оружие. Отец, к примеру, мог часами разглагольствовать об опасности пистолетов и револьверов. В подтверждение своих слов он приводил данные статистики, согласно которым даже приобретенное для самозащиты оружие гораздо чаще убивало не воров и бандитов, а ни в чем не повинных людей. Не говоря уже о том, что девяносто процентов самых жестоких преступлений совершаются с применением огнестрельного оружия, говорил отец, сокрушенно качая головой.

Мать лекций не читала — у нее был свой бзик. Каждый раз, собравшись резать курицу или индейку, она заставляла дочерей долго благодарить обреченную птицу за вкусное мясо и просить мать-природу поскорее переселить куриную душу на иной, высший план бытия.

— Это не мамин! — громко сказала Рути и посмотрела на сестру. Она была абсолютно уверена, что это какая-то ошибка. Фаун продолжала неподвижно стоять над тайником, и только Мими, которую она держала за руку, слегка раскачивалась из стороны в сторону, точно маятник.

— Не надо это трогать, — проговорила она. — Давай поскорее закроем крышку и оставим все как есть.

Рути была полностью согласна с сестрой, однако она вовремя вспомнила, что свои поиски они начали вовсе не ради пустого любопытства. Им нужно было выяснить, что случилось с мамой, а раз так, значит, она просто обязана проверить, что лежит в коробке. Что если ключ к маминому исчезновению находится именно там?

И Рути опустилась на колени рядом с тайником. Стоя в этой молитвенной позе, она потянулась к револьверу, но в последний момент заколебалась.

— Не трогай его, пожалуйста! — жарко зашептала ей на ухо Фаун. — Это опасно! Он может выстрелить и убить нас обеих…

— Он выстрелит только если нажать на курок, а я ничего такого делать не собираюсь, — ответила Рути. — Может, он вообще не заряжен.

С этими словами она достала револьвер из тайника, и Фаун испуганно зажмурилась и зажала уши руками.

Револьвер оказался намного тяжелее, чем думала Рути. Боясь случайно нажать на спусковой крючок, она взяла его за ствол — и едва не выронила. В конце концов? ей все же удалось удержать его в руках; оглядевшись, Рути аккуратно положила оружие на пол рядом с собой, но так, чтобы ствол смотрел в сторону от них с Фаун. Потом она достала из тайника обувную коробку. «Найк» — было написано на боку.

В коробке она обнаружила прозрачный пластиковый пакет с застежкой, а в пакете — два бумажника: черное мужское портмоне и несколько больший по размеру бумажник из светло-бежевой кожи, по виду — женский. Разглядывая пакет, Рути неожиданно снова заколебалась — ей не хотелось его открывать. По пальцам, которыми она его держала, даже побежали мурашки, которые быстро поднялись по руке к плечу, и сердце Рути сжалось от какого-то неясного предчувствия.

«Глупости! — одернула она себя. — Это просто бумажники, и ничего такого в них нет».

Открыв пакет, она достала черное портмоне. Внутри лежали несколько кредитных карточек и водительское удостоверение, выданное в Коннектикуте на имя некоего Томаса О'Рурка. Судя по фото на удостоверении, Томас был русоволос и кареглаз, имел рост шесть футов, весил около 170 фунтов, был зарегистрированным донором и жил в Вудхевене на Кендалл-лейн, дом 231.

Большой бежевый бумажник принадлежал Бриджит О'Рурк. Водительских прав в нем не было — только накопительная карточка универмагов «Сиэрс», кредитка «Мастер кард» и талон на посещение салона красоты «Пери». Кроме того, в каждом бумажнике оказалась небольшая сумма денег. В бумажнике Бриджит, в специальном отделении на молнии, лежало несколько мелких монет и тонкий золотой браслет со сломанной застежкой. Вытащив его, Рути увидела, что он был слишком мал, чтобы принадлежать взрослой женщине. Даже на ее руке он не сходился — носить его могла бы разве что Фаун.

Убрав браслет обратно в бумажник, она посмотрела на сестру и покачала головой.

— Ничего не понимаю!

— Кто они — эти люди? — спросила Фаун.

— Понятия не имею.

— Но почему их кошелечки оказались здесь?

— Я не знаю, Фаун, — раздраженно повторила Рути. — Я тебе не ясновидящая!

Губы девочки запрыгали, и Рути стало стыдно.

— Извини, — проговорила она, чувствуя себя последней мерзавкой. В конце концов, после исчезновения мамы у Фаун не осталось никого, кроме нее.