Людишки

Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину — не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга — и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.

«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, — думал он. — Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».

Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.

На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.

— На станции забастовка! — объявила она.

Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.

— На станции? На какой станции? — спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.

— В Грин-Медоу! На атомной электростанции!

— Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.

— Я проезжала мимо. — Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.

«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», — подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?

Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?

— Это самый короткий путь, — продолжала Мария-Елена, — и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.

— Значит, станция продолжает работать?

— Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное — избежать лишних вопросов.

Григорий посмотрел в окно.

— Это совсем недалеко отсюда.

— Восемь миль.

— Слишком близко. — Григорий печально улыбнулся и добавил: — Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?

На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.

— Они не допустят этого!

— Нет-нет, они не допустят. — Григорий кивнул. — Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. — Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. — Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.

— И что бы вы сделали? — тихо спросила Мария-Елена.

Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.

— Отмочил бы славную шуточку, — ответил он.

X

Что он задумал?

От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?

Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.

Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.

А тем временем я продолжаю наблюдать за женщиной по имени Сьюзан Кэрриган. Простодушна, словно церковный служка, и предсказуема, как эпидемия гриппа. Она не способна повредить даже себе, а уничтожить все живое и саму планету — тем более. Вокруг нее хлопочет создание в белоснежных одеждах, Энди Харбинджер[1] (нечего сказать, хорошенькое у него чувство юмора), и я пока не в силах открыто выступить против нее.

Что он задумал? Какая роль отведена этой женщине в его планах? Я с трудом сдерживаю раздражение и гнев. Что ж, тем слаще будет возмездие, когда я наконец отыщу его уязвимое место.

Между прочим, крошка Пэми тоже исчезла, но это беспокоит меня гораздо меньше.

Я не имею права на ошибку. Не смею потребовать дополнительной помощи. Не решаюсь. Что со мной будет, если…

Нет. Мы не отважимся даже подумать о том, что со мной будет.

28

Пока Пэми одевалась, врач отвел Фрэнка в сторону.

— У вас были близкие отношения с этой девушкой?

— У меня — нет, — ответил Фрэнк. — Я бы ее даже не коснулся. Можете считать меня ее приятелем.