Людмила

Вот так же внезапно встала слева по ходу трамвая классическая, но незнакомая, а может быть, и знакомая, небольшая стройная церковь. Кажется, видел ее или видел на фотокарточке или в какой-нибудь книжке, а может быть, и не видел, а видел похожую на нее, но эта церковь мне тоже что-то напомнила: там была теперь какая-то шарашка, и поэтому на ней не было креста.

Здесь трамвай делал кольцо, и мой незнакомец вышел и пошел от кольца вперед. Здесь я больше рисковал быть замеченным, так как эта узкая и не слишком длинная улица была почти пуста, только две-три фигуры мелькали впереди, да какая-то старуха сидела на совершенно провинциальной лавочке у стены. Я надеялся, что он не обернется: не многие имеют привычку оборачиваться на ходу — я, например, не имею. Конечно, если еще раньше он меня не отметил, не было бы ничего страшного и в том случае, если бы он обернулся и заметил меня — мало ли людей ходят в одну сторону, особенно, от кольца трамвая но все-таки было бы лучше лишний раз не попадаться ему на глаза. В этой улице от раскаленного добела булыжника было уже совсем невозможно дышать: чувствовалось, как жара поднимается снизу и обволакивает ноги и тело, и, высунув голову, хватаешь ртом воздух — черта с два — вдыхаешь какую-то горячую пустоту. Жарко. К тому же солнце слепит, и соленый пот застит глаза. Что за город! на какой бы улице ты не оказался, в каком бы направлении ни пошел — солнце светит прямо в глаза.

Но этот так и не обернулся и, дойдя до угла, перешел по диагонали широкий проспект. На проспекте было довольно людно, но не слишком, без толчеи, и я издали увидел, куда он направляется. Он взял немного правее противоположного угла, к трехэтажному дому с фактурной рустовкой, с карнизом по второму этажу, с наличниками вокруг окон — обычный дом второй половины прошлого века: он когда-то был выкрашен охрой, но краска от времени поистерлась, пропиталась уличной пылью — и дом золотился. С левого угла до недавних пор, видимо, помещалась овощная лавка, но вход в нее был заколочен, а окна замазаны мелом, там на одном из окон была пальцем прочерчена непонятная надпись ТНОМЕР; справа была парикмахерская, в том помещении тоже был ремонт, однако тени от сорванных букв ясно читались и там, и там. Посередине была парадная дверь, резная, неоднократно крашенная и облупившаяся до нижнего слоя. Рядом с дверью на золотистой стене темный след от какой-то таблички. Вдоль замазанных мелом витрин темноволосая женщина в ярко-красных брюках шагнула навстречу мужчине с рюкзаком за плечами, и девочка в клетчатом комбинезоне бросилась от него и, подпрыгнув, обхватила женщину тоненькими руками за шею и повисла на ней. Мой незнакомец прошел между ними и исчез в обшарпанной двери — и мужчина, сделав два шага к женщине, наклонился, чтобы что-то поднять. Дверь захлопнулась.

Я в нерешительности остановился перед дверью. Несколько секунд я стоял, не зная, что делать, потом взялся за ручку, потянул на себя дверь, еще секунду помедлил и вошел. И входя, я успел услышать, как наверху, кажется, во втором этаже, кажется, слева щелкнул ключ в замке. Я остановился у подножья широкой истертой лестницы — она двумя маршами поднималась к обширной, огражденной чугунными перилами площадке и от нее разветвлялась еще на две. Две двери на этой площадке и две, наверное, на третьем этаже. Какая тишина в этом доме. И мне показалось, что никто не откроет на мой звонок. Я подошел к этой двери. Рядом с ней, как и у подъезда, остался след от какой-то таблички. Вокруг звонка венчиком завернулась сухая серая краска. Я нажал, прислушался — тихо. Еще раз нажал, подождал — ни шороха. Я надавил звонок что было силы и держал так долго, но в ответ опять ничего. Я отпустил кнопку. Может быть, здесь не работает звонок? Я колочу кулаками в закрытую дверь — нет, ничего. Я отошел к окну.

Длинное трехэтажное каре замыкало асфальтовый двор. На ярком асфальте резкая тень от противоположной стены лежит неподвижно, и ни одна дверь не выходит во двор — только окна, но в них не видно движения. За ржавой крышей зеленый вал бестрепетных крон, как будто он набежал и застыл. Что там — сад? Что там за сад? Во дворе какой-то голый порядок, не то казарма, не то тюрьма, а там, за тюрьмой — сад.

Однако я снова подхожу к закрытой двери и на этот раз сильно стучу в нее ногой — опять тихо. Ошибся?

Я перешел площадку и позвонил. Дверь сейчас же открылась — видимо, там подслушивали — и в узкой щели блеснули синие стекла очков: человек рассматривал меня сквозь очки.

— Снимите очки, — сказал я почему-то очень тихо.

— Зачем? — так же тихо удивился тот человек, маленький, сгорбленный, старый еврей.

— В самом деле, — сказал я, — зачем?

— Я нервный, — тихо сказал еврей, — я ношу очки.

Он был чуть повыше дверной цепочки.

— Мне нужны жильцы этой квартиры, — сказал я. — Бывают они?

— И у вас до них дело?

Я сказал ему, что я из санэпидстанции и проверяю, есть ли здесь крысы, и должен проверить в той квартире и наверху, и у него тоже.