Людмила Чурсина. Путь к себе

Сама Людмила Алексеевна спустя десятилетия вспоминала: наступил момент, когда она уже твердо осознала желание сыграть именно Любовь Яровую, «знала определенно, что… судьба этой женщины, время, в которое она жила и боролась, влекли меня неудержимо. Но смогу ли я? Хватит ли сил, умения, требовательности к себе, чтобы поднять эту глыбу, чтобы сыграть этот неповторимый характер? Конечно, у меня был уже определенный опыт, накопленный за годы работы в кино, были Дарья, Виринея, Марфа. С ними я чувствовала себя сильнее, но полной уверенности не было. И тогда я поняла: нужно искать новую Яровую, мою собственную, близкую по духу и мне, и тем, кого я уже играла на экране».

Это было очень непросто. Перечисляя своих полюбившихся зрителям героинь, Людмила Чурсина назвала женщин, в общих чертах, сходных. Ее Яровая отличалась от них во многом — иного происхождения, иного воспитания, чем те, кто окружал ее, она, как многие русские интеллигенты сознательно пошла на службу делу революции. Но при этом осталась верна своим привычкам и воспитанию: не «опростилась», осталась женщиной и внешне, и внутренне. Скорее, свою Любовь Яровую Людмила Чурсина во многих чертах обнаружила для себя в «Земле и воле» и других идеологических объединениях, которые существовали в России ближе к концу ХIХ века, а потому созданный актрисой характер довольно резко отличался от прежних интерпретаций образа Любови Яровой.

И это было по-настоящему интересно.

А что касается Кэтрин Беркли в хемингуэевском «Прощай, оружие!», здесь актриса едва ли не впервые столкнулась с необходимостью воплощения на экране «западной женщины», живущей фактически в то же самое время, но по совсем иным законам и правилам, существующим в объятом пламенем и залитом кровью, но совершенно другом мире. Это было сложно и увлекательно одновременно, позволило найти внутри себя новые краски, новые штрихи отображения характера и, разумеется, Людмила Чурсина со своей внешностью, которую многие оценивали тогда как «несоветскую», полностью соответствовала замыслу режиссера Александра Белинского. Не только, конечно, внешне, хотя и это «работало» на идею обращения к роману Хемингуэя.

Довольно любопытной работой была роль журналистки-международницы Ксении Троицкой в фильме греческого режиссера Маноса Захариаса «На углу Арбата и улицы Бубулинас», но, по справедливому отчасти мнению критика Евгения Михайлова, в каком-то смысле это было продолжение Любови Яровой в сегодняшних условиях. Хотя судьба героини, нашей современницы, была во многом сложнее.

Встреча и вспыхнувшая любовь уже не молодых людей, коммуниста Янидиса, проведшего два десятилетия в лагерях, и вдовы с взрослым сыном наполнена едва ли не в равной мере политикой и поэзией. Многочисленные стоп-кадры, рапиды, материализующиеся внутренние монологи Ксении, особенно финальный, когда она видит себя в греческой тюремной очереди среди вдов и сирот, под такой же черной шалью, как и они, неотрывны от истории «черных полковников», военных лет, политических диспутов того времени. Но, как отмечал критик Виктор Демин, «такая противоестественная, на первый взгляд, смесь все же возможна. Надо только, чтобы политика и поэзия были равноправны, чтобы достоинства одного метода не приходили на помощь тогда, когда требуется прикрыть огрехи другого». А это происходило, к сожалению, не всегда, хотя фильм Маноса Захариаса производил по-своему сильное впечатление.

Виктор Демин и о работе Людмилы Чурсиной отозвался прохладно, заметив, что актриса не очень уверенно чувствует себя в роли интеллектуалки, играя без той «уверенной раскованности», что так присуща была ей в прежних кинематографических работах. Здесь можно было бы отчасти согласиться, а отчасти и поспорить.

Даже не слишком удавшийся поиск иных, не привычных, не штампованных способов существования в предлагаемых сценарием и фильмом обстоятельствах — все равно становится всегда победой над собой, над собственной природой. И обогащает человеческую личность, без которой любая роль будет обедненной. И обогащает профессиональный багаж артиста.

Людмила Чурсина и сама не раз признавалась, что не чувствовала себя в то время интеллектуалкой — разбуженность интеллекта пришла лишь со временем, и сегодня вряд ли кто-то рискнет предположить, что она — актриса «нутряная», не отягощенная глубокими духовными поисками. Скорее, наоборот — границы ее духовного мира постепенно раздвигались все шире под воздействием книг, фильмов, накапливания человеческого, жизненного и женского опыта.

Но в ту эпоху, в 70-е годы, если мы попытаемся вспомнить, само понятие интеллекта носило несколько другую окраску: начитанный, напитанный знаниями о культуре и искусстве человек, тоже далеко не всегда являлся интеллектуалом. Необходимо органическое соединение воедино знаний, впечатлений, жизненного опыта, выстраивания ассоциативного ряда, страданий и опыта радости, чтобы все это, помноженное на природную интеллигентность, стремление к добру, твердое осознание своей позиции в жизни и в искусстве, породило высокое понятие интеллекта.