Кроме того, как мне кажется, свою роль сыграло и то, что выросла Людмила Чурсина в семье военного, а для тех, чьи родители прошли войну, до сегодняшнего дня генетическая память осталась святой. И — можно сказать без преувеличения! — все роли Людмилы Чурсиной, так или иначе связанные с темой войны, окрашены этим чувством личной причастности. Их было, по большому счету, не так уж и много, но в каждой непременно присутствовало глубокое личное чувство, то, что психологи называют «фантомной болью»…
Важно было еще и то, что Людмилу Чурсину окружало в этом фильме блистательное созвездие артистов — Ростислав Плятт, Олег Ефремов, Николай Пастухов, Константин Захаров (мало известный кинолюбителям, но ставший одной из признанных звезд Театра Советской армии), Ион Унгуряну (более известный как интересный, глубокий театральный и телевизионный режиссер), Александр Шаврин, Альфред Ильин, Алина Покровская и другие. Работать с такими партнерами было легко и трудно одновременно, но сама атмосфера съемочной площадки приносила наслаждение в подобном окружении.
Еще об одной работе необходимо упомянуть. Это — роль Марии Ивановны Сухово-Кобылиной, урожденной Шепелевой, в фильме «Дело Сухово-Кобылина», снятом режиссером Леонидом Пчелкиным в 1991 году.
И здесь Людмиле Чурсиной повезло на партнеров, состав был поистине исключительным, кроме того, Леонид Пчелкин, отличавшийся всегда вкусом к литературе и знанием всего, что находилось не только в произведении, но и «миром» вокруг него, создал свой четырехсерийный фильм как пространство жизни и драматургии с постоянно перекрещивающимися, переплетающимися линиями, с переходами из мира реального в тот фантомный, изнаночный, что был обрисован гениальным драматургом в его трилогии. И совсем не случайно появилась эта картина именно в 1991 году, обозначившем раскол привычного мира, обострение всех противоречий, сошедшихся в единый клубок.
Людмила Чурсина сыграла женщину, которую без преувеличения можно назвать выдающейся. Зная даже очень кратко биографию Марии Ивановны, круг ее интересов, систему воспитания детей (не случайно одна из ее трех дочерей Елизавета стала известной писательницей, вторая, Софья, не менее известной художницей, а единственный обожаемый сын — великим драматургом), нельзя не оценить по достоинству незаурядность этой женщины, сильной личности, властной, прекрасно образованной, организовавшей один из известных литературно-философских салонов в Москве. Людмила Чурсина в сравнительно небольшой роли мастерски обобщает все эти разнообразные черты личности своей героини, раскрывая перед зрителем богатую натуру, наделенную как чертами привлекательными, так и отталкивающими. И ее роль в попытках оправдать сына, обвиненного в убийстве своей возлюбленной, француженки Луизы Симон-Деманш, чрезвычайно важна и сыграна актрисой во всем богатстве оттенков тех чувств, что пережить дано только матери.
Не знаю, не берусь судить, так ли это, но возникает полная уверенность в том, что любознательная, глубокая, дотошная в прямом смысле слова актриса прочитала все, что смогла найти о семье и матери Александра Васильевича Сухово-Кобылина, настолько твердо был слеплен этот образ из всех возможных противоречий, из подлинной светскости и крепостнических взрывов «барыни-самодурки», из любви, отчаяния, сложного отношения к возлюбленной сына…
Наступление нового столетия было отмечено очевидным и весьма досадным оскудением кинематографа. После недолгого периода, когда Людмила Чурсина не снималась вообще, работая в театре и нечастых антрепризах, она сыграла в нескольких сериалах, фактически привыкая не только к новому, изнуряющему графику работы, но и к новым «потребностям общества», которому стали нужны и близки сериалы, как принято стало говорить, «мексиканского типа» (порой — и с продолжением).
Говоря в одном из интервью 2012 года о современном кинематографе, Людмила Чурсина четко расставила акценты, отвечая на вопрос корреспондента, сравнивает ли она для себя «золотой» кинематограф, в котором блистала, с нынешним: «Вы сами сказали — тот кинематограф был золотой. Мне кажется, кинематограф нельзя рассматривать отдельно от жизни всего общества. Каково оно — таков и кинематограф. Он сейчас потихонечку выправляется, работают серьезные продюсеры, которые понимают, что перекормили зрителя всякой хренотенью, отучили думать, а приучили к американским фильмам. Воспитали поколение или даже целых два с жутким вкусом: кровь, тела и все прочее. Наверное, все должны понять, что кинематограф — это трибуна, сцена, с которой ты либо являешь добро и проповедуешь какие-то необходимые нам нравственные ценности, либо мы теряем одно, другое, третье… Ведь в тот период были и захватывающие приключенческие фильмы. Например, те же „Два билета на дневной сеанс“ и „Схватка“, где я тоже снималась. Или „Щит и меч“. Согласитесь, все это носило другой характер… Я сама себе поставила условие не сниматься в фильмах, которые разрушают душу, — и без того есть кому и чему ее разрушать…»