Людмила Чурсина. Путь к себе

Видя и хорошо зная практически все московские и некоторые провинциальные спектакли Александра Бурдонского, я, пожалуй, могла бы назвать «Ту, которую не ждут» на тот момент, когда пьеса эта появилась на сцене, едва ли не самым сильным и — главное! — самым личностным из всего, что довелось видеть в разное время на протяжении нескольких десятилетий. Потому что в спектакле отчетливо и горько слышится стремление рассчитаться с прошлым.

Если помните, читатели и зрители старших поколений, целый значительный пласт польского послевоенного искусства носил почти официально название — «расчеты с прошлым». Связано это было с тем, что писатели, поэты и кинематографисты, представлявшие данное направление, пытались трезво осмыслить все, что произошло не только со страной, но и с личностью, и с обыкновенными «маленькими людьми» за трагические годы Второй мировой войны, и пересмотреть если не свои идеалы, то, едва ли не в первую очередь, «кладовые памяти», где все скопилось бессистемно и болезненно остро.

Для Александра Бурдонского таким материалом становилась пьеса, основанная на старинной испанской легенде. И потому режиссер сознательно менял название — перед нами не Утренняя фея, а Та, которую не ждут, но которая непременно является к каждому человеку в виде отнюдь не доброй, исполняющей все желания феи из сказки.

А не ждут ее нигде и никогда, потому что это — Смерть, и только ей дано расставить все необходимые акценты, разгадать все загадки и тайны, успокоить и внести в жизнь гармонию. Даже если она и нарушает иллюзорную земную гармонию, уводя за собой того или иного человека. Это происходит всякий раз пусть жестоко, но осмысленно, потому что только ей одной ведомо, какая великая ценность — Жизнь. Жизнь, перед которой меркнут со временем не только потери и утраты, но и иллюзии, наполняющие человеческое бытие, диктуя ему свои правила…

Память — чувство двойственное. Она почти всегда бывает светлой и чистой, к тому же с годами имеет обыкновение очищаться, промываться слезами и в таком, уже во многом нафантазированном виде, начинает править человеком — его поступками, словами, самим образом существования. Из памяти постепенно и все дальше уходит все то, о чем не хочется помнить, и она наполняет душу тихим очарованием былого. И тем самым истребляет живую, полноценную жизнь. Хранить ее необходимо, но можно ли уберечь «чистоту», избавив от той вымышленности, которая все больше с течением времени выступает на поверхность, завладевая нами?..

Мне кажется, эта проблема во многом вела Александра Бурдонского к такой, именно такой трактовке пьесы Алехандро Касоны. Не случайно режиссер предпослал спектаклю эпиграф из Поля Верлена: «Как святы замыслы твои, Господь, — и как непостижимы!» Весь замысел Александра Бурдонского подчинен был жесткой логике этих слов.

Ведь именно так происходит в простой деревенской семье, где четыре года назад утонула старшая дочь Анжелика, едва успевшая выйти замуж. Жизнь словно закончилась в тот момент для всей ее семьи — Мать думает только о погибшей дочери, не позволяя троим оставшимся детям ходить в школу, потому что для этого надо переходить реку. Она сидит, глядя на горящие свечи, и рассуждать способна только о том, как страшно, когда у человека нет могилы в земле и нельзя прийти и поплакать на ней — ведь тело девушки так и не нашли в воде возле омута. Дед пытается хоть как-то наладить жизнь в доме, но тоже не способен забыть и не предаваться постоянной скорби. Муж Анжелики Мартин молчалив и агрессивен, словно скрывает какую-то тайну (позже мы узнаем, что так оно и есть). Служанка Тельба изо всех сил пытается заставить Мать жить, напоминая ей о своем собственном неизбывном горе — в шахте засыпало семерых ее сыновей…

В этом доме никто не живет — все подчинено памяти и скорби; за четыре прошедших года Анжелика не только для своей семьи, но и для всех жителей деревни превратилась в ангела: о ней помнят все только самое доброе и светлое. Все, кроме Мартина: он один знает, что его молодая жена не утонула, а сбежала через три дня после свадьбы с человеком, с которым познакомилась незадолго до того в городе. А потому его память иная — она окрашена болью и обидой, преодолеть которые он не в силах.

И вот в одну прекрасную (или ужасную) ночь Мартин спасает утопающую девушку, решившую свести счеты с жизнью. Для медленно и мучительно погибающей в непроходимых зарослях памяти семьи Адела оказывается подлинным спасением. Спустя несколько месяцев она чувствует себя здесь дочерью, внучкой, сестрой, она влюблена в Мартина, по приказу Матери, словно очнувшейся от своего горя, носит наряды Анжелы… Аделу полюбила вся деревня, жизнь в доме стала совершенно иной, но… лишь Дед знает, что в день праздника Иоанна Крестителя за девушкой придет Смерть, чтобы увести ее за собой.