Людмила Гурченко. Золотые годы

Например, фильм «Моя морячка». Очень жаль, что уже нет в живых и Михаила Державина, и режиссера Анатолия Эйрамджана, снявшего «Морячку», и продюсера Алахвердова… Вся музыка к фильму сочинена мною, кроме песни «Я думала, что…», которую написал Саша Левин. А эпохальная песня «И когда на море качка» придумана просто в тонстудии «Мосфильма». Я сидел за инструментом и просто подыгрывал Люсе, которая читала стихи для песни. И тут у меня из-под пальцев родилась мелодия. И тут же Михал Михалыч ее запел! И мы сразу же ее записали! Мы даже попросили сделать фотографию, чтобы запечатлеть появление главной песни фильма. И только один Михаил Державин сказал на всю страну, что сочинил эту песню Костя Купервейс, да и все остальные песни тоже. И, конечно же, Толя Эйрамджан.

Когда Люся узнала, что он поставил мою фамилию в титрах, она перестала с ним общаться. Да, просто перестала общаться. Толя был режиссером, который всегда знал, что хочет. И когда в песню «Я боюсь утечки газа», которую мы с Виталиком Барышниковым записали у нас дома, Люся еще добавила пять куплетов к четырем существующим – там были очень красивые стихи, и она решила спеть 9 куплетов, – Толя категорически отрезал: только 4 куплета! Начался спор. Но с Толей лучше не спорить. С Люсей тоже лучше не спорить. Она повернулась и ушла. Дома страшно злилась. Прошел день, два, три, но Толя не звонит. И тут Люся заволновалась. Что делать? Долго боролась со своей гордостью и позвонила сама. «Завтра съемка», – бросил Толя. И завтра отсняли только четыре куплета. Толя Эйрамджан, кстати, был единственным человеком, который разыскал меня после развода с Люсей и предложил писать музыку ко всем его фильмам, зная, в каком тяжелом положении я тогда находился. Спасибо тебе, дорогой Толя! Вечная память!

35

А несколькими годами раньше (или в этом же году, точно не помню) мы были в гостях у режиссера Михаила Швейцера. Однажды мы встретились с ним в Доме кино, он присматривался к Люсе очень внимательно и пригласил нас в гости. Приходим и… о Боже, за столом сидит великий Булат Окуджава, рядом режиссер Владимир Венгеров и хозяин дома Михаил Абрамович Швейцер. Представляете, какие личности! Сели, разговорились, познакомились ближе, и Булат Шалвович взял гитару и запел. Мы с замиранием сердца слушали. Перекусили, и настало Люсино время. Она очень смешно рассказала пару каких-то историй и – пора к инструменту. Конечно, я очень волновался. Да, думаю, и Люся тоже. Спокойней было бы сольный концерт отработать. Но назад дороги нет. Мы спели замечательную песню «Про Псков», что-то еще, а потом свой «коронный» номер – песню из «Соломенной шляпки». Тут у нас было все отработано: сначала я играю, Люся поет, потом она импровизирует очень нестандартно, а потом, самое главное, Люся садится рядом со мной, аккомпанирует, а я импровизирую, то есть мы играем в 4 руки, а потом опять Люся сама поет последний куплет. Надо сказать, что номер этот имел потрясающий успех всегда и везде! И тут, конечно же, тоже был успех! Все громко хлопали, а Окуджава тихо сказал: «Да-а, если бы я умел так играть…»

Но вечер продолжался, мы еще попели, поговорили, посмеялись, и настало время прощаться. Сели в машину и поехали домой. Такой подъем в душе! Так приятно получить похвалу от таких личностей! И тут Люся вдруг поворачивается ко мне и жестко говорит:

– Ты так громко играл, чтобы меня забить? Специально?»

Я аж потерял дар речи…

– Тебя? Забить? А зачем? И вообще, как тебя можно забить? Ты делала свое дело, а я свое.

Но Люся меня не слушала. И я замолчал. Конечно, мне было очень обидно. Ведь понятно, что она приехала к таким маститым личностям, чтобы показать себя, да и они пригласили не меня, а ее для более конкретного знакомства, с дальним прицелом (что позже и воплотилось в фильме «Послушай, Феллини!»). А мне-то какой резон проходить этот кастинг? Я всегда был и по сей день остаюсь аккомпаниатором. Я – второй. И мне это нравится. Всегда работал с солистами. Один выступал только в дружеских компаниях. Как я уже говорил, работа с Люсей была самым большим праздником в моей концертной деятельности, и никогда я ее не только не забивал, а всегда играл лишь для нее. И уже после нашего разрыва я слышал песни, которые она пела без меня, а пианист играл в том же «моем» стиле, с моими аккордами, с моими паузами… Но это был не Костя…

Поверьте мне, это не хвастовство. Это гордость!

История со Швейцером на этом не закончилась. Примерно через месяц, а может, и два Люся вдруг мне говорит:

– Да, забыла тебе сказать. Звонил Швейцер, спрашивал почему-то тебя (почему-то?!). Но тебя тогда не было дома, и я спросила, что ему надо от тебя. Представляешь, он хотел предложить тебе написать музыку к его будущему фильму…

У меня аж ноги свело.

– И что? – кричу я.

– Да что ты! Зачем тебе это надо? Я…

– Что ты ему сказала?! – перебил ее я.

– Ну как, я сказала, что ты не настолько композитор, чтобы писать музыку к фильму, что ты МОЙ пианист, да и тебе это совсем не надо.