Людмила Гурченко. Золотые годы

В 1990 году мы с Люсей были на гастролях в Израиле (далее я расскажу подробнее об этих незабываемых гастролях), и в большом супермаркете (Люся очень любила за границей ходить по торговым центрам) она вдруг увидела магазин оптики. А у меня с рождения правый глаз видит всего на 30 %. Люся часто, ехидно улыбаясь, говорила, что я «косил» от армии. Меня это ужасно злило. Фотографии в форме, в танке или в оркестре ее не волновали. И даже наличие у меня военного билета с номером воинской части ее не убеждало. Позже в своей книге, когда мы уже разошлись, она написала, что я «косил» от армии. Так вот, в этом израильском магазине стоял огромный аппарат для проверки зрения. Я решил проверить зрение и с большим удовольствием показать ей результат. «Иди проверяй» – с усмешкой сказала Люся.

Очень вежливый доктор выдает результат: левый глаз – 100 %, правый – 30 %! Я с лицом победителя несу ей этот бланк: «Вот, смотри!» Она, равнодушно посмотрев на листок, выдавила: «Прибор неисправен, косил, косил».

6

Годы службы пролетели незаметно, и вот – снова «гражданка». В Советском Союзе, чтобы поступить в «элитные», как сейчас называют ВУЗы, требовалась рекомендация. Такие рекомендации давали и в армии. Меня, как уже известного человека в полку, вызвали в политотдел и предложили рекомендацию.

– Куда бы вы хотели поступать? – спросил меня начальник политотдела.

– В консерваторию, конечно, – уверенно ответил я.

– Туда нет, – ответил начальник. – Есть УДН, МГУ, МГИМО…

– Ну, давайте в МГИМО, – ответил я.

Правда, эта рекомендация ничего не давала, кроме разрешения на сдачу экзаменов. Я, довольный и гордый, получил рекомендацию и уехал домой.

Родители встретили меня спокойно, без накрытых столов, слез радости, потому что последние месяцы я довольно часто приезжал домой. Папа, разбуженный, даже иногда бурчал, когда часа в два ночи приезжал сынок домой. Офицеры посылали меня в Москву за вкусной едой. Ехать было всего три часа. Через двое суток я возвращался с колбасами, конфетами и прочими деликатесами.

Увидев рекомендацию, больше всех обрадовалась мама. Ей очень хотелось, чтобы ее сын стал дипломатом, а она попала бы в «светское общество» и обязательно поехала бы в Париж, восторженно фантазируя на тему: «Мой сын посол!». Но мне не суждено было стать дипломатом. Сдав все экзамены (причем обязательно в военной форме) и набрав достаточное количество баллов, я, довольный, приехал искать свою красивую фамилию в списках принятых в институт. Оценки у меня были хорошие, даже за испанский получил 5 баллов. Испанский язык я стал учить в армии. Купил учебники и вечерами занимался. Уж очень мне нравился этот красивый язык. И теперь я стоял у доски объявлений о принятых в институт и долго искал свою фамилию. Но почему-то не нашел. Дали мне на выходе из института бумажку: «Не прошел по конкурсу». И все. Позже надо мной подтрунивали: «С твоей фамилией только в мясо-молочный институт могут взять, но еще и подумают!»

Я, со своей неповторимой фамилией, опять вернулся в свою музыкальную школу, ВШОМО (Вечернюю школу общего музыкального образования) № 43 Бауманского р-на г. Москвы. Приняли меня радостно, и началась работа. Но я уже был не 17-летним мальчиком, а мужчиной, прошедшим армию. И этим гордился. Я опять пришел в тот Дворец культуры имени Третьего Интернационала в Люблино, в тот же оркестр, где началось мое становление как эстрадного музыканта.

Однажды мы с родителями были у их друга, замечательного артиста, куплетиста, юмориста (таких уже больше нет и не будет) Михаила Гринвальда. У него дома, жил он рядом с Театром оперетты, на Пушкинской улице, всегда собиралась веселая еврейская компания. Они пели, играли, сочиняли стихи, куплеты, в тот день как раз был какой то еврейский праздник, по-моему, Пурим. Стол был накрыт еврейскими сладостями, сладким вином… Сам Гринвальд пригласил меня к роялю.

«Поиграй с нами!» – сказал он мне. Я сел, начал играть… и понеслось. То песни, то куплеты, то его дочь пела, а она работала в еврейском театре… Праздник удался.

А назавтра раздался звонок.

– Это Гринвальд. Костик, ты не хочешь поступить в Московскую эстраду, в Москонцерт?

Не дожидаясь моего ответа, продолжил:

– У меня друзья – руководители Московского диксиленда. Им нужен пианист. Завтра приезжай на Летниковскую улицу. Там прослушивание.

– Хорошо, – произнес я, еще не понимая, что произошло. Я? В Московскую эстраду? В Московский диксиленд?

И я поехал! Почему-то у меня не было волнения. Впервые, выходя на сцену перед художественным советом, я не растерялся, сев за рояль, услышал слова: «Фа-мажор, по блюзу. Поехали». И заиграли. После блюза и еще нескольких джазовых экспромтов меня отпустили, а потом руководитель творческой мастерской эстрадных инструменталистов Григорий Наумович Фасман, посовещавшись с коллегами, поздравил меня с принятием на работу в Москонцерт и пожал мне руку. Теперь я артист! Именно так все началось и продолжается до сих пор. Только в отличие от того дня сегодня я выхожу на сцену с волнением, считая пульс.