Клюшку в Канаде отдали чиновнику посольства для передачи Гретцки. Дальнейшая судьба ее мне не известна. Но когда на пресс-конференции Зыкина сказала, что привезла клюшку в подарок знаменитому хоккеисту, журналисты обступили ее со всех сторон и долго не отпускали, задавая множество самых разных вопросов.
— Шуму с этой клюшкой было столько, — говорила по возвращении домой певица, — что можно было и не петь в Монреале. Она затмила все, только о ней и говорили всюду. Как же там любят хоккей!
Когда узнала, что какой-то болельщик поставил на месте гибели Валерия Харламова памятник знаменитому форварду сборной страны и ЦСКА, стала расспрашивать меня, что он из себя представляет. Я рассказал все, что знал о памятнике.
— Какой же молодец! — восторгалась певица. — Один из всей страны на свои деньги взял и поставил памятник. Вот это болельщик! Да ему самому за такое уважение к великому хоккеисту можно памятник поставить.
Глава VI
На одной из встреч Зыкиной с Е. Фурцевой министр культуры предложила ей:
— Почему бы вам, Люда, не заказать портрет. У нас много художников-портретистов, и любой из них мог бы запечатлеть вашу внешность. Подумайте.
— На моих рекламных фотографиях моя внешность меня вполне устраивает, — ответила певица.
— Ну смотрите, смотрите. Вам виднее.
И вот однажды приехавший к Зыкиной по делам конферансье Б. Брунов, увидев неказистый портрет Зыкиной, стоявший у нее в кабинете, обратился ко мне:
— Вот вы, пресса, что можете сказать об этом творении?
— Скорее всего, это работа непрофессионала. Зыкина — я уверен — даже в противогазе выглядела бы лучше, чем изображена здесь.
— Люся, твой помощник недалек от моих художественных впечатлений. Позвони Шилову, давай я наберу номер телефона, хочешь, сам поговорю от твоего имени. Напишет портрет, не откажет. И твое одухотворенное лицо будет запечатлено на век рукой хорошего мастера. Ты в Большом театре давно не была?
— Признаться, давно.
— Сейчас там в Белом зале экспозиция картин какого-то Ирика. Портреты всех известных артистов Большого театра. Посмотри, будет свободная минута-другая.
— Юраш, — обращается Зыкина ко мне. — Ты слышал о Прике что-нибудь? Что за художник? Откуда он?
— Валерий Прик из Одессы. В 1976 году была персональная выставка в ЦДРИ, посвященная 200-летию Большого театра, выставлялся в МГУ, в Центральном доме журналиста. Пишет маслом, портреты большие, примерно 100 на 80. Судить о творчестве не берусь, но он действительно написал портреты всех без исключения артистов оперы и балета Большого. Часть из них хранится в музее театра, при желании можно посмотреть.
— Может, мне Илюше (Илье Глазунову) позвонить? Мы с ним почти близнецы-двойняшки, родились в один день. Уж он-то напишет портрет. Сколько он их написал за жизнь, да каких! Даже Папа остался доволен. (Глава католического мира Папа Иоанн Павел II был действительно доволен своим портретом, написанным Глазуновым в очень короткий срок, о чем писали итальянские газеты. —
Выбрав свободный от концертов и репетиций день, Зыкина с мужем отправились в Большой театр, а через несколько дней посетили галерею Шилова. Через некоторое время спрашиваю Гридина:
— Как решили с портретом Людмилы Георгиевны?
— Да никак. Я заранее знал, что ничего путного из наших вояжей в Большой и к Шилову не получится.
Угодить Людмиле Георгиевне трудно, а бывает и невозможно. То, что ей казалось хорошим утром, станет плохим вечером. И наоборот.
Через пару дней задаю тот же вопрос Зыкиной.
— Ты знаешь, в Большом театре некоторые работы меня просто озадачили. Например, портрет Лены Образцовой. Не увидела в нем ничего. Должна же быть в портрете определенная изюминка, выраженная кистью художника, индивидуальность человека, какие-то черты личности. Я ничего этого не увидела. Портрет Сергея Яковлевича Лемешева у Шилова я тоже забраковала. Артист таким упитанным никогда не был. Ира Архипова от своего портрета работы Прика тоже не в большом восторге. Да и потом, чтобы написать портрет, надо позировать и, возможно, проводить не один сеанс. А у меня, как знаешь, времени свободного почти нет. Ты как-то цитировал какого-то философа (А. Шопенгауэра), дословно не помню, но смысл такой: чтобы запечатлеть хорошенько внешность или лицо человека, надо наблюдать его, когда он сидит одиноко, предоставленный самому себе. У меня как-то в памяти это отложилось, я подумала, что не стоит тратить время зря. И «сидеть одиноко» у меня вряд ли получится.