Людовик и Елизавета

Пока мы наскоро собирались, по всем комнатам на пол навалили дров, набросали лучин, корья, промасленных тряпок. Подали сани, все вышли из дома, отец перекрестился, взял поданный ему горящий факел, кинул его в середину комнаты, убедился, что огонь занялся, приказал наглухо запереть двери, и мы тронулись в путь.

Лошади неслись, как вихрь по льду. Лед был еще тонковат, порой грозно потрескивал, бывало и так, что мы одним полозом неслись над полыньей. Однако нам было все равно — то, что ожидало нас позади, было хуже самой страшной смерти.

Мы благополучно добрались до своей яхты. На наше счастье, ветер был попутный и вскоре мы уже могли облегченно вздохнуть: мы были за пределами досягаемости!

Жанна замолчала, мрачно погрузившись в тяжелые воспоминания. Старик Очкасов молча дергал себя за седые усы. Молчал и Столбин, в груди которого боролись самые разнородные чувства: тоска по любимой, ненависть к поработителям-немцам, сострадание и почтение к этой молодой, прекрасной, так рано испорченной людьми жизни… Но над всеми этими личными впечатлениями доминирующей нотой дрожал страстный призыв Жанны: "Вспомните, мало ли других Оленек, которым не удастся отделаться так легко!" И он чувствовал, что все эгоистическое, личное, малодушное отступает в его душе перед ярким сознанием необходимости бесстрашно встать грудью за несчастную родину.

VIII "Я НАШЕЛ ТЕБЯ, ДЕВУШКА"

В Версале царило радостное оживление. Тоска Людовика XV прошла, и опять двор зажил прежней блестящей жизнью. После долгого перерыва сегодня у короля снова был назначен вход по праву и парадный вход. На первом предстояло обсудить детали блестящего весеннего праздника, который хотел дать король в Шуази-ле-Руа.

Впрочем, сначала мы должны дать читателю объяснение по поводу употребленных терминов — входы "по праву" и "парадный".

Этикет французских королей вообще отличался большой сложностью, которая была еще увеличена Людовиком XV. Вечно мятущийся дух Людовика, не будучи в силах найти смысл жизни в ее внутреннем содержании, волей-неволей обращался в сторону внешних форм. Правда, сам король нередко нарушал этикет, но в том-то и была вся прелесть, что можно было что-нибудь нарушать: это все-таки давало жизни некоторое разнообразие!

У прежних французских королей при вставании и отходе ко сну были просто большие и малые приемы. Людовик разделил эти утренние и вечерние приемы на ряд «входов», из которых главнейшими были: домашние, парадные, по праву и кабинетные.

Право "домашнего входа" разрешало находиться около королевской постели во время вставания и отхода ко сну короля. Кроме принцев крови, оно мало кому давалось.

Когда король начинал вставать с постели, тогда к нему допускались лица, имеющие право "кабинетного входа".

Умывшись и одевшись в халат, король принимал приветствия лиц, имевших "вход по праву". Этими лицами обыкновенно бывали приближенные и друзья Людовика.

Наконец, завершив свой туалет, король выходил из спальни в смежный кабинет-салон, куда допускались придворные, имевшие право "парадного входа".

Вечером, при отходе короля ко сну, его до салона провожали лица, имевшие все четыре «права». Здесь король обращался к тому или другому придворному с милостивым разговором. В установленный час маршал двора стучал о пол своей булавой и провозглашал: "Входите, господа!" После этого все, имевшие только право на кабинетный или парадный вход, удалялись, и по выходе их король давал держать подсвечник кому-нибудь из наиболее близких друзей. Это считалось большей честью, и на другой день про счастливца весь город с завистью говорил:

— Представьте себе! Король дал вчера такому-то держать подсвечник!

Итак, мы упомянули, что в это утро были назначены входы "по праву" и «парадный». Мы застаем Людовика во время первого. Одетый в халат король с веселым видом восседал на кресле, окруженный своими ближайшими друзьями.

Среди них особенно выделялся герцог Ришелье, человек уже не молодой годами, но приходившийся совершенно по плечу молодому обществу молодого короля. Изнеженный, выхоленный, он в то же время был отличным воякой. Вечно занимавшийся туалетом да любовными интрижками, он находил время почитать серьезную книгу. Для короля он был незаменимым товарищем и собеседником. В дипломатических тонкостях, в охотничьих вопросах, в военном деле, в любовных делах, в вопросах чести, этикета, обычая или моды — везде он мог преподать веский и разумный совет. В этом обществе он безусловно задавал тон, особенно в отношении туалета: герцог был моделью для всей изысканной Франции.