Людовик XIV

В 1986 году давление, оказываемое государством — в бюрократическом, налоговом, юридическом, военном планах, — чудовищно^{238}. Чудовище-государство — это не только гигант исключительно прожорливый, безликий, а следовательно, безжалостный, но он отличается еще и тем, что хочет стать объектом поклонения, культа со стороны граждан. Молох требует жертв, и таких жертв, которые граждане приносили бы добровольно и с радостью. И тогда, строго следуя законам логики, мы стали искать истоки этой новой религии, мы хотели узнать, когда появился этот идол-опекун. Когда-то считали, что своим появлением он обязан Наполеону (и весь свой гнев обрушили на префектов империи, на наполеоновский университет и т. д.). Теперь же выработалась привычка все валить на Людовика XIV. Сейчас обычно пишут: этот король навязал единство многоликой Франции, он силой подчинил государству администрацию, которая до сих пор была невзыскательной, короче, Людовик XIV установил у нас культ государства. Одни упрекают короля в том, что он ввел интендантов, видят в этом зародыш Национальной административной школы (до ее появления). Другие доходят до того, что в организации Версальского двора усматривают начальную стадию социализма. И все, конечно, сожалеют о налоговой системе тех времен, которая так хорошо развивалась и которую, казалось, достаточно будет сделать более демократичной, и она станет совершенной.

Такие обвинения покоятся на анахронизме. На самом деле, государство в административном смысле этого слова-протея не имеет в 1715 году ничего общего с понятием государство-чудовище. Генеральный контроль финансов — министерство, которое в те времена кажется похожим на спрута, распустившего свои щупальца, — насчитывает в центральных службах меньше людей, чем сегодня в префектуре департамента Верхние Пиренеи. Интендантство большой провинции использует от пяти до десяти агентов. Если на Бретань приходится восемьдесят три помощника интендантов^{182} — здесь интендантский контроль вынужден принять исключительные меры, — то в Эльзасе, в котором все приближается к норме, их насчитывается всего пять человек (в Страсбурге, Кольмаре, Ландау, Брейзахе и в Бельфоре^{223}). Министерские департаменты королевства, которые держат многочисленный штат служащих, делают это в силу необходимости. Никто не думает в начале XVIII века, что во Франции слишком много комиссаров или флотских писарей — мы являемся второй морской державой в мире — и что у нас слишком много комиссаров или военных контролеров: с приходом Мишеля Летелье в 1643 году эти должностные лица снабдили самую мощную армию Европы командным составом по административной и материально-технической части.

Бюрократия (не без колебания употребляем это слово) не имеет ничего общего с крайностями. Бюрократия не какой-то исполин, который давит и принуждает, — не было случая, чтобы интендант какого-нибудь финансового округа выразил возмущение тем, что местное наречие используется населением как средство общения дома, в общественном месте или в церкви. Как только сообщества граждан принимают контроль интендантов, в остальном эти граждане совершенно свободны. Случается, что интенданты в общем обеспечивают гражданам защиту от вельмож, злоупотребляющих своим положением, своей силой. Французская администрация тех времен вовсе не бесчеловечна. Она не безлика, а даже очень персонифицирована, поэтому этот порок ей не присущ.