Людовик XIV и его век. Часть первая

Шале в последний раз обнял мать и, став на колени перед плахой, произнес короткую молитву. Мать опустилась подле него на колени и присоединила к его молитве свою.

Мгновение спустя Шале повернулся в сторону солдата и сказал:

— Бей! Я готов.

Солдат, весь дрожа, поднял меч и ударил.

Шале испустил стон, но поднял голову; он был всего лишь ранен в плечо: неопытный палач нанес удар слишком низко.

Все увидели, как Шале, обагренный кровью, обменялся несколькими словами с солдатом, в то время как мать поднялась с колен и подошла к сыну, чтобы обнять его.

Затем он снова положил голову на плаху, и солдат ударил во второй раз.

Шале снова закричал: и на этот раз он был всего лишь ранен.

— К черту этот меч! — воскликнул солдат. — Он чересчур легкий, и, если мне не дадут что-нибудь другое, я никогда не доведу это дело до конца.

И с этими словами он отбросил меч в сторону.

Шале на коленях дополз до своей матери и склонил к ней на грудь свою окровавленную и изувеченную голову.

Солдату принесли бочарный топор; но не оружие подвело палача: ему изменила его собственная рука.

Шале вновь занял свое место.

Зрители этой ужасной сцены насчитали тридцать два удара. На двадцатом осужденный еще издал возглас:

— Иисус! Мария!

Затем, когда все было кончено, г-жа де Шале выпрямилась, воздела к небу обе руки и произнесла:

— Благодарю тебя, Боже! Я полагала быть всего лишь матерью осужденного, а оказалась матерью мученика!

Она попросила отдать ей останки сына, и ей их передали. Временами кардинал был исполнен милосердия.

Госпожа де Шеврёз получила приказ оставаться в Ле-Верже, где она находилась.

Гастон узнал о смерти Шале, сидя за игорным столом, и тотчас продолжил партию.

Королева явилась по требованию короля в совет, где ей было велено сесть на табурет. Там ей предъявили показания Лувиньи и признания Шале. Ее обвинили в желании убить короля, чтобы выйти замуж за герцога Анжуйского.

До этой минуты королева хранила молчание, но, услышав такое обвинение, она встала и ограничилась тем, что с одной их тех презрительных улыбок, какие были столь присущи этой красавице-испанке, ответила:

— Я не так уж много выиграла бы от подобной замены.

Этот ответ окончательно оттолкнул от нее короля, до последней минуты жизни верившего, что Шале, герцог Анжуйский и королева замышляли убить его.

Лувиньи недолго прожил после своего бесстыдного поступка: год спустя он был убит на дуэли.

Что же касается Рошфора, то он имел дерзость вернуться в Брюссель и даже после казни г-на де Шале оставался в своем монастыре, причем никто не знал о его причастности к смерти этого несчастного молодого человека. Но однажды, повернув за угол какой-то улицы, он столкнулся с конюшим графа де Шале и едва успел опустить себе на лицо капюшон. Однако, несмотря на эту предосторожность, он из опасения быть узнанным тотчас же покинул город. И правильно сделал, ибо сразу после его исчезновения ворота были заперты, затем начались розыски, и монастырь был обыскан.

Но было уже слишком поздно: Рошфор, снова обратясь в кавалера, во весь дух мчался по дороге на Париж; он возвратился к его высокопреосвященству, радуясь успеху возложенного на него поручения, которое, по его представлению, он достойно выполнил.

Вот что такое совесть!

IV. 1627–1628

О том, что стало с врагами кардинала. — Политические и любовные замыслы Бекингема. — Смерть герцогини Орлеанской. — Новые казни. — Милорд Монтегю. — Поручение, данное Лапорту. — Игра в карты. — Критическое положение Ла-Рошели. — Трагическая кончина Бекингема. — Печаль королевы. — Анна Австрийская и Вуатюр.

Из-за любви Бекингема равнодушие короля к Анне Австрийской превратилось в холодность; в связи с делом Шале эта холодность превратилась в неприязнь, а в этой главе мы увидим, как его неприязнь превращается в ненависть.

Именно с этого времени кардинал становится полновластным повелителем. Королевская власть померкла в день смерти Генриха IV и снова заблистала лишь в день совершеннолетия Людовика XIV. Полвека, прошедшие между двумя этими событиями, были отведены на царствования фаворитов, если только можно назвать фаворитами Ришелье и Мазарини, этих двух тиранов своих властителей.

Королева, то при содействии Лапорта, то стараниями г-жи де Шеврёз, удалившейся в Лотарингию, а скорее, изгнанной туда, продолжала переписываться с герцогом Бекингемом, который, по-прежнему охваченный той рыцарственной любовью, о какой мы рассказывали, и ставший счастливым влюбленным, не терял надежды сделаться в один прекрасный день счастливым любовником. И потому он через посредство короля Карла I беспрерывно добивался разрешения вернуться в Париж послом, однако король Франции, а вернее, кардинал, отказывал в этом разрешении с тем же упорством, с каким его просили.