Этот балет давался в честь Марии Манчини и назывался «Больной амур». Слова к нему, как всегда, сочинил Бенсерад, но музыку на этот раз написал молодой человек, имя которого тогда лишь стало приобретать известность, — Жан Батист Люлли. Этот молодой человек приехал из Италии вместе с шевалье де Гизом, определившим его на службу к мадемуазель де Монпансье, от которой он перешел на службу к королю. Помимо того, что Люлли сочинил музыку к этому балету, он исполнял в нем также роль Скарамуша. Так что он завоевал в «Больном амуре» двойной успех, и с этого дня малыш Батист, как его называли, вошел в моду.
На этом балете присутствовала мадемуазель де Монпансье, месяца за три до этого вернувшаяся ко двору. Ее свидание с королевой происходило в Со, и, когда во время этого свидания в комнату вошел король, Анна Австрийская, обращаясь к нему, ограничилась словами:
— Вот девица, которую я намерена вам представить. Она очень досадует на себя за свое скверное поведение и впредь намерена быть благоразумной.
После этого король и принцесса подали друг другу руку, и дальше все пошло по-прежнему, как если бы в памяти о прошлом не продолжала грохотать пушка Бастилии.
Зима прошла в празднествах и маскарадах. На всех этих маскарадах король ни на минуту не покидал Марию Манчини, в которую он был серьезно влюблен. Так что на этот раз королева не на шутку встревожилась.
И в самом деле, король не ходил туда, куда не являлась мадемуазель Манчини, а точнее, он ходил лишь туда, где была она. Королева всегда видела его теперь с мадемуазель Манчини: он вполголоса разговаривал с ней и громко смеялся, не проявляя при этом никакого стеснения; и потому королева стала делать ему внушения, как она это делала в связи с мадемуазель д’Аржанкур.
К несчастью, король стал на год старше, а в его возрасте год значит много; он с досадой отвечал матери, что его достаточно продержали в путах, чтобы теперь, когда он стал мужчиной, ему можно было бы чувствовать себя свободным.
И тогда у королевы возникло подозрение, что Мазарини питает тайную надежду выдать свою племянницу замуж за короля. Забыв о своей собственной любовной связи с кардиналом, она пришла в ужас от этого дерзкого замысла.
И в самом деле, кардинал, как мы уже говорили, с некоторого времени стал понимать, что власть мало-помалу переходит из рук королевы в руки короля, и все его расчеты зиждились теперь на том, чтобы хорошо выглядеть в глазах юного монарха, а то, что он будет плохо выглядеть в глазах королевы, его мало беспокоило. Так что он перестал соблюдать осторожность в отношениях с ней, во всеуслышание заявляя,
Разумеется, все эти нападки со стороны кардинала доходили до королевы и, особенно в этот момент, крайне тревожили ее; поэтому она собрала в тайне самых опытных государственных советников и самых знаменитых адвокатов Парламента, чтобы узнать, будет ли, в случае если король женится без ее согласия, этот брак законным. Все в один голос заявили, что нет, не будет, и посоветовали королеве заранее выступить с возражением против этого предполагаемого брака. Бриенн, к которому королева всегда сохраняла доверие и которому было поручено составить этот важный документ, пообещал добиться его регистрации на закрытом заседании Парламента, в случае если король тайно женится на племяннице кардинала.
Королева ни слова не говорила министру о своих опасениях, и потому она была сильно удивлена, когда однажды, коснувшись вопроса о женитьбе короля, он сам завел разговор об этом предполагаемом браке, смеясь над глупостью своей племянницы, которая могла поверить обещаниям двадцатилетнего короля, но высмеивал он ее так, что в этой шутливости можно было увидеть скорее прощупывание почвы, чем осуждение. Анна Австрийская воспользовалась случаем и, спокойно выслушав кардинала, сказала:
— Сударь, я не думаю, что король способен на такую низость; но если допустить, что он ее задумал, то я предупреждаю вас, что вся Франция восстанет против вас и против него и что я сама возглавлю это восстание и заставлю принять в нем участие моего второго сына!