Людовик XIV, или Комедия жизни

Теперь вся задача состояла в том, чтобы его величество согласился надеть этот костюм. Король Людовик XIV, хотя был еще девятнадцатилетним юношей и не выказывал ни малейшего желания принять на свои плечи тяжелое бремя управления государством, тем не менее уже успел продемонстрировать признаки глубокого ума, сильной воли и даже некоторой наклонности к деспотизму. Несмотря на свою молодость, он уже успел изречь знаменитую фразу «Государство — это я», которая заставила многих призадуматься и рассеяла последние надежды либеральной партии. Людовик XIV был умен по природе и одарен чрезвычайным тактом. Трагическая смерть Карла I, политические треволнения его собственной молодости заставили его преждевременно созреть и развили в нем замечательную проницательность и скрытность, о которой не подозревали даже и ближайшие из его придворных. В обращении его выказывались врожденное величие и достоинство, соединенное с обворожительной грацией, и вместе с тем он был инстинктивно величайшим врагом всего смешного. Поэтому новый способ выражения так же, как и новая мода, были ему весьма не по вкусу. Но мало-помалу ему внушили, что новая речь наиболее способна возбудить в окружающих то глубокое уважение и смирение, которое подобает оказывать его высокой особе и заглушить прежний революционный дух, а принятие нового костюма будет служить лучшим доказательством, что малейшие и даже причудливейшие желания монарха делаются непреложным законом в глазах его подданных. Таким образом задели его слабую струну. Король согласился примерить новый костюм, и когда увидел, что он чрезвычайно идет ему и особенно хорошо подчеркивает стройность его стана, то судьба новой моды была решена. Примеру короля последовал весь двор, а за ним и вся парижская знать. Надеть короткую юбку и появиться в доме Рамбулье стало необходимым условием для всякого аристократа. Дамы, разумеется, не могли отстать от мужчин. Невероятная роскошь туалетов, богатство обстановки, утонченность развлечений достигли в скором времени невероятных размеров. Вот картина «новой эры», которая была в полном разгаре весной 1658 года.

Двор вернулся уже из Сен-Жермена, где оставался один только принц Анжуйский со своими приближенными. Впрочем, его отсутствие было вовсе незаметно. Он не пользовался расположением своего королевского брата.

Людовик XIV занимал Лувр, а королева-мать — Тюильри, который в то время соединялся с первым только большой южной галереей павильона Флора. В этом павильоне после приезда двора находились королева Анна и Мазарини. Пятидесятишестилетняя дама была чрезвычайно сдержанна со своим духовным поклонником, а кардинал, со своей стороны, демонстрировал не меньшую холодность. Пять лет прошло с тех пор, как они имели последнее свидание наедине, которое было чрезвычайно тягостно для обоих. Только серьезные обстоятельства могли принудить их к новому свиданию без свидетелей.

— Хотя мы, ваше величество, — говорил кардинал, — ничего не упустили из виду, что клонилось к успокоению страны и примирению с нашими врагами, как внешними, так и внутренними, но, к сожалению, нельзя отрицать, что ваши жалобы на неблагоприятное положение дел совершенно справедливы.

— Необходимо прибегнуть к энергичному средству, чтобы устрашить внутренних врагов и укрепить монархическую власть.

— Я совершенно согласен с вашим величеством, но где найти это средство? Может быть, вы уже придумали что-нибудь?

— Вы почти угадали… Я жду только вашего одобрения. Мне кажется, кардинал, что ввиду такого серьезного вопроса, как благосостояние целого государства, нам следует забыть наши личные неудовольствия, отбросить эту холодность, которой я была невольной причиной и… с прежним доверием и дружбой, — при этих словах королева сильно покраснела, — приняться за обдумывание этого вопроса!

— Не знаю, к чему вы затрагиваете прошлое? — отвечал Мазарини сухо. — Мне кажется, что я не раз доказывал свою готовность служить вашим интересам, даже в ущерб своим собственным. Мариетта Манчини в монастыре, остальные мои племянницы выданы замуж за противников правительства, чтобы служить орудием примирения. Самоотвержение, которое я выказал, не может сравниться ни с какими дальнейшими уступками. Если ваше величество предложит мне план, который может устранить все затруднения, дать мир и спокойствие стране, то вам нечего сомневаться в моем согласии!

— Дай бог! Я вижу одно только средство — вступление в брак его величества. — Анна Австрийская смотрела на Мазарини неуверенным взглядом.

— Вполне разделяю ваше мнение.

— И, разумеется, с принцессой королевской крови!.. — продолжала Анна.

— Это не подлежит никакому сомнению.

Анна пристально смотрела на кардинала.

— Мазарини, действительно ли это ваше мнение?

— В таком случае я не имел бы надобности удерживать его величество от некоролевского союза. Но продолжайте, ваше величество. Может быть, вы уже бросили взгляд на какую-нибудь принцессу, которая заслуживает чести надеть корону Франции?

Королева принужденно улыбнулась.

— Может быть, и ваш взор, кардинал, остановился на ком-нибудь?