Людовик XIV, или Комедия жизни

По осанке и виду двух вошедших особ видно было, что они принадлежат к первым аристократическим семействам. Арман де Бурбон-Конти, принц крови, отпрыск королевской фамилии, был такого же высокого роста, но менее атлетического сложения, чем маршал Конде, его знаменитый брат. Движения его были грациозны, и он отличался тем величавым спокойствием, которое составляет преимущество высокого происхождения. Синие жилы на лбу обличали, однако, страстный и горячий темперамент, склонный к сильным вспышкам. Он слыл за человека строгой честности, за любителя искусств, обладал литературным образованием и любезностью в обхождении, которую не могли изменить даже суровые годы междоусобной войны и военной службы. Вследствие огнестрельной раны он немного хромал, но это только делало его более интересным. Другой посетитель, Годефруа де Латур, герцог Бульонский, единственный сын родного зятя Ришелье, которого покойный суровый кардинал, несмотря на кровные узы, велел казнить вместе с Монморанси, не был красив. Лицо, покрытое шрамами, несколько надменная наружность искупались, впрочем, какой-то необыкновенно симпатичной и грустной задумчивостью, разлитой по всей его особе и невольно привлекавшей к нему. Оба эти человека были сильными противниками клерикальной партии и считались представителями того феодального рыцарства, которое смотрело на короля как на почти равного себе; два года назад они еще сражались против Анны и Мазарини и теперь явились со смущенным видом, как школьники, втихомолку полакомившиеся яблоками. Мадам Нинон с тихой торжественностью и полуопущенными глазами вышла к ним навстречу. Она внутренне радовалась и ликовала, но старалась не показать этого.

— Позволите ли вы, принц, и вы, милый герцог, старой приятельнице высказать вам свое искреннее участие… вас обоих постигло несчастье.

— Черт возьми, я предвидел это! — прошептал Бульон.

— Глупости, Нинон, оставьте шутки! Где мальчики? Я завтра рано отправляюсь в Лангедок.

— Как, уже завтра? О боже! Не успев найти утешение во мне, не успев постичь всей глубины своего несчастья и привыкнуть к его горечи?

— Вы, кажется, хотите нас с ума свести?

— Бог с вами, принц, что вы это говорите! Можете ли вы, пылкий новобрачный, не быть совершенно счастливым?

Ну сознайтесь же, Конти, вы ведь ни одной секунды не спали ночью и представляетесь сердитым только для того, чтобы не показать, как сильно вам нравится синьора Мартиноци.

— Ну довольно, простимся. Где пажи? Я очень спешу!

Но Нинон де Ланкло уже дала волю своему смеху.

— Ха-ха-ха! Вы хотите, господа, выпутаться из петли дипломатическим образом. Наделав глупостей, вы теперь стыдитесь разумного поступка и сердитесь, что весь свет, глядя на вас, помирает со смеху? Нет, вы сядьте, великие герои! Сядьте и сознайтесь, что Мазарини недаром воображал себя способным поймать всю рыбу в свои сети. Теперь пойдут праздники и веселье, ха-ха-ха! Он не поражает своих врагов, не усмиряет их, не казнит, нет, он — о, божественная месть! — он просто-напросто женит их! Женит на своих племянницах! Ха-ха! Поднимите вы теперь мизинец — и скажут, что вы хотите воевать с родственником! О, как бы мне хотелось, чтобы кардиналу было не более двадцати пяти лет и он мог бы на мне жениться! С каким удовольствием я бы стала вашей тетушкой!

— Ну зачем мы пришли сюда, ваше высочество? — гневно воскликнул Бульон. — Мы даем только возможность этой лукавой кошке вонзать в нас свои когти!

— Вот что! Да разве я не могу доставить себе удовольствие посмеяться над вами, когда вы таким коварным образом передали мои любовные права синьорам?

— Ни слова больше, Нинон, если действительно не хотите меня с ума свести! — с умоляющим видом обратился к ней взволнованный Конти. — Я знаю, вы можете быть благородной и, если бы заглянули в мою душу, если бы знали, как все это произошло, вы бы пожалели меня, пожалели, что я стал жертвой этой подлой итальянской интриги!

— Ах! Так вы с завязанными глазами попались в ловушку? О, бедный! И вы, герцог, также? И Вандом, который даже не отважился прийти сюда? Всех постигла одинаковая участь!

Да, я этому вполне верю! Вы, вероятно, явились к эминенции из лагеря, сказали ему пару слов в свое оправдание, и он повел вас к их величествам. Король, конечно, дал вам милостивый поцелуй, поручил управление огромной провинцией и затем, в придачу, вы получили еще кардинальскую племянницу.

Как хотите, но это чистейшая ложь!

— Но будьте же рассудительны по крайней мере! — закричал Бульон.

— Не хочу я быть рассудительной, потому что и вы не были рассудительны. Вместо того чтобы прийти ко мне, откровенно рассказать все эти истории про свадьбы, вы потихоньку, точно лисы, после продолжительного отсутствия улепетываете в Париж, и я уже от других узнала, что вы женились и хотите стать скромными отцами семейств. Господин принц только ради этих мальчиков удостоил отвечать на мое покорнейшее прошение и к ответу милостиво прибавить свой поклон!