Людовик XIV, или Комедия жизни

— Я буду все узнавать по вашим глазам, ваше высочество! — воскликнул Лорен, радостно глядя на статного, красивого принца.

— Ну ты, значит, будешь умнее всех мальчиков своего возраста. Будьте уверены, графиня, вам не придется впоследствии раскаиваться, что поручили мне их воспитание.

— Это было моим единственным желанием, и благодаря Богу и милой Нинон оно теперь исполнено.

Тут госпожа Марсан в волнении поцеловала обоих мальчиков, низко поклонилась и вышла.

— Ну, теперь в Безьер, принц, и пишите скорее оттуда!

Вы женатый человек, и я не имею уже права обнять вас, но вы так сухо расстались со своей монахиней, что я решаюсь дать вам один поцелуй в утешение.

Оставшись одна, Нинон расхохоталась:

— Вот так адская штука! Вандом, Бульон, Конти — этих львов Фронды Мазарини сумел укротить женскими руками! Ха-ха, он женит всех своих врагов!

На другой день два дорожных экипажа стояли перед домом Конти на улице Сен-Андре. В большой зале были принц в дорожном платье и принцесса Марианна, его супруга. Ей было восемнадцать лет, но на вид казалось значительно больше. Нежный бархатистый цвет ее лица отличался, однако, желтизной, присущей всем итальянкам. Высокого роста, она не была особенно красива, но обладала какой-то неизъяснимой прелестью, которую портила только излишняя неподвижность. Ее глаза были необыкновенно прекрасны, но почти постоянно опущены.

— Сударыня, — обратился к ней Конти с ледяной холодностью, — судьба свела нас по необходимости, не по свободному нашему желанию, но я, как честный человек, считаю себя обязанным смотреть на вас как на жену, Богом мне данную, и потому должен объясниться с вами перед отъездом.

— Прошу вас, принц, говорите совершенно откровенно, — тихо сказала принцесса.

— В Пезенасе я еще не думал, что меня осчастливят вашей рукой. Я был совершенно свободен располагать собой, не знал вас, и не мог поэтому быть вам неверным!

— Совершенно справедливо!

— Вы не удивитесь, если я скажу, что имею уже связь в Пезенасе с одной особой, с которой вам нельзя встречаться… поэтому…

Марианна подняла на него свои темные глаза, и горячий взор их встретился с глазами принца. Она очень побледнела.

— Поэтому я должна… остаться здесь! — проговорила она.

— Во всяком случае, пока не устранится эта причина. Я постараюсь, чтобы это осталось в тайне. Но, не желая дать его эминенции и двору повода беспокоиться о нашей разлуке, я бы попросил вас сказаться больной.

— Понимаю!

— Вы согласны?

Принцесса слегка покачнулась, грудь ее тяжело поднималась.

— Да!

— Не имеете ли вы что-нибудь приказать мне?

— Имею просьбу к вам!

— Какую, принцесса?

Она опять подняла задумчивые глаза. Они глядели твердо, но удивительно скорбно.

— Есть у вас ваш портрет?

— Портрет — да, боже мой!.. Медальон, но… он… в Пезенасе!

— У той особы!.. Прошу вас, пришлите мне его немедленно.

— Немедленно… хорошо!

— Даете слово?

— Даю!

— И пришлите в монастырь Девы Марии; я еду туда.

— Марианна! Вы любите меня?!

— Если б этого не было, Арман, я не была бы вашей женой! Мартиноци никогда не продавали себя! Господь и мои молитвы да будут с вами.

Конти остался один. «Проклятие, анафема! Ха-ха, вот еще чего недоставало!».

Минуту спустя его высочество катил уже шестерней через королевские ворота к Лангедоку, в свое новое наместничество; экипажи со шталмейстером, егермейстером, камергерами и пажами следовали за ним.

Глава III. Пезенас

Старый Лангедок, управление которым только что получил принц Арман де Конти и куда он направлялся в самом дурном расположении духа, представлял собой береговую полосу в одиннадцать миль длиной и восемь шириной.