Людовик XV и его двор. Часть вторая

Тем временем беглянки спешили вернуться в Париж. Супругу советника, которую приняли за одну из них, на глазах у всех подвергли оскорблениям; сами они едва не были растерзаны на куски в Ла-Ферте-су-Жуаре, где их узнали, и остались живы лишь благодаря именитому местному жителю, который взял их под свою защиту и расстался с ними только тогда, когда они выехали за пределы города.

Между тем король беспрестанно звал к себе доктора Дюмулена: за ним посылали курьера за курьером; доктор прибыл к королю в то время, когда состояние его здоровья заметно улучшилось; он удостоверил это улучшение и объявил больному, который не мог в это поверить, о начале выздоровления.

Семнадцатого августа доктор Дюмулен заявил, что он ручается за жизнь короля.

Королева, которая еще вечером 9 августа была извещена о болезни супруга, ежедневно получала бюллетень от Ла Пейрони; не смея ехать в Мец и полагая мучением оставаться в Версале, она предавалась подлинному отчаянию, падая навзничь, катаясь по полу, умоляя Господа покарать смертью ее, но сохранить жизнь королю. Когда ей стало известно об изгнании фаворитки, она, вместо того чтобы порадоваться этому, страшно испугалась. Несчастная королева понимала, какие страдания испытывает эта женщина; вместе с дофином и другими своими детьми она бросилась на колени перед Святыми Дарами. Каждый раз, когда открывалась дверь, она бледнела и у нее начиналась дрожь. Наконец, прибыл курьер, передавший королеве позволение ехать до Люневиля, а дофину и старшей дочери короля — до Шалона.

Пожелав ехать немедленно, она приказала привести почтовых лошадей и отправилась в путь; в первой берлине, рядом с ней, находились г-жа де Люин, г-жа де Виллар и г-жа де Буффлер, а во второй — г-жа де Флёри, г-жа д'Антен, г-жа де Монтобан, г-жа де Сен-Флорантен и г-жа де Флавакур, которая оставалась в Париже и, всегда благонравная и так и не уступившая королю, попросила королеву взять ее с собой; королева, справедливая и добрая, ответила согласием на эту просьбу, не желая, чтобы опала виновных тяжким бременем легла на невиновную.

В Суассоне королева получила депеши от д'Аржансона, извещавшие ее, что король с нетерпением ждет свидания с ней. Вследствие этого кареты покатили еще быстрее; прибыв в Мец, королева поспешно вышла из кареты, бросилась бежать и упала на колени у изголовья короля, который еще спал; пробудившись, он сказал ей:

— Ах, это вы, сударыня! Я прошу у вас прощения за тот позор, причиной которого я стал, и за все те горести и муки, какие вы испытали из-за меня; прощаете ли вы меня?

Поскольку королева заливалась слезами и ничего не могла сказать ему в ответ, король повторил:

— Так прощаете вы меня? Прощаете вы меня?

У бедной женщины хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть, и этот кивок означал: «Да, да».

Она обняла его за шею и более часа оставалась в таком положении.

Король же велел позвать отца Перюссо, чтобы тот стал свидетелем этого супружеского примирения.

Тем временем дофин и старшая дочь короля, которым было разрешено ехать лишь до Шалона, проследовали через этот город и в Вердене получили приказ остановиться.

Несмотря на этот запрет, герцог де Шатийон, наставник молодого принца, продолжил путь, в то время как г-жа де Таллар, со своей стороны, тоже поехала дальше вместе с принцессами, печалившимися из-за долгой разлуки с отцом; в особенности сокрушалась принцесса Аделаида, у которой даже случился по этой причине жар.

Невзирая на советы придворных, герцог де Шатийон прибыл в Мец, вошел в покои короля и подвел дофина к отцу.

Людовик XV принял своего старшего сына с холодностью, которая привела наставника в замешательство, и он тотчас попросил у короля прощения за свое самовольство; однако король ничего не сказал в ответ, пребывая в убеждении, что дофина привело в Мец вовсе не желание увидеть отца, а любопытство наследника, желавшего узнать, как обстоят дела с будущим наследством.

В сентябре король полностью излечился от своей болезни; однако вслед за болезнью у него началась глубокая печаль, неизбывная меланхолия. Все сцены, происходившие вокруг него во время его болезни, приходили ему на память, и то, что позором ложилось на него как на мужчину, заставляло его краснеть. Каждую минуту он оглядывался по сторонам, как если бы искал кого-то, и этот кто-то, без которого он не мог обойтись, был прежде всего Ришелье. Ришелье, со своей стороны, прощупывал почву, обращаясь за справками к кардиналу де Тансену и г-ну де Ноайлю, которые в один голос отвечали ему, что, по их убеждению, он никогда прежде не занимал такого места в сердце короля, как теперь. И тогда для начала Ришелье передал в руки короля подробное описание всего того, что происходило во время его болезни, сохраняя за каждым актером ту роль, какую он играл в этой трагикомедии, и не щадя никого — ни принцев крови, ни прелатов, ни царедворцев. Этот первый шаг был принят благожелательно. И тогда Ришелье понял, что дверь для него снова открыта, и проскользнул в нее.