Людской зверинец

Что делает индивида одним из «них», кого следует уничтожать как паразита, а не одного из «нас», кого следует защищать как нежно любимого брата? Что делает «его» членом группы чужой, а нас держит в группе своей? Как мы узнаём "их"?

Безусловно, всё упрощается, если «они» принадлежат к абсолютно обособленному суперплемени со странными обычаями, внешностью и языком. Всё, связанное с «ними», так сильно отличается от всего «нашего», что можно, до крайности всё упростив, считать всех их злодеями, несущими угрозу. Связующие силы, помогающие группе держаться вместе, подобно организованному сообществу, одновременно способствуют тому, что они отдаляются от нас и, в силу своей необычности, воспринимаются как нечто, несущее угрозу.

На такие группы наша враждебность в основном и нацелена. Предположим, что мы атаковали их и разбили, — что тогда? А если мы вообще не осмелимся напасть на них? Предположим, что в данный момент с другими суперплеменами мы поддерживаем отношения мирные. Что же произойдёт теперь с нашей внутригрупповой агрессией? Если нам повезёт, мы сможем сохранить мир и продолжить эффективную и созидательную деятельность внутри своей группы. Внутренние связующие силы, даже при отсутствии угрозы извне, могут быть достаточно сильны для того, чтобы держать нас вместе, но стрессы суперплемени никуда не денутся, и если внутренняя борьба за превосходство ведётся слишком беспощадно, а ближайшие подчинённые страдают от чрезмерного давления и нищеты, то очень скоро всё затрещит по швам. Если подгруппы, неизбежно образующиеся внутри суперплемени, перестают ощущать своё равноправие, их обычно здоровое соперничество перерастёт в насилие. Сдерживаемая агрессия подгрупп, если не сможет объединиться для нападения на общего внешнего врага, найдёт выход в форме бунтов, экстремизма и восстаний.

В истории подобных примеров существует масса. Когда Римская Империя подчинила себе весь мир, спокойствие внутри неё было нарушено серией гражданских войн и кровопролитий. Когда Испания перестала быть державой-завоевательницей, организовывавшей экспедиции для создания своих колоний, произошло то же самое. К сожалению, между внешними войнами и внутренней борьбой существует обратная зависимость. Смысл этого достаточно ясен: в обоих случаях сдерживаемая агрессия пытается найти выход. Только благодаря тщательно разработанной суперплеменной структуре можно избежать и того, и другого одновременно.

Было очень просто узнать «их», когда они принадлежали к абсолютно другой культуре, но как же это сделать, когда «они» принадлежат к нашей собственной? Язык, обычаи и внешний облик своих «их» не выглядят странными, а как раз наоборот — очень знакомы, так что грубое навешивание ярлыков всем подряд становится уже проблематичным, но сделать это всё же можно. Одна подгруппа вовсе не обязательно должна казаться другой подгруппе странной, но она выглядит по-другому, и зачастую этого бывает достаточно.

Представители различных классов, различных сфер деятельности или различных возрастных групп — все они предполагают наличие собственных характерных особенностей в речи, одежде и поведении. Каждая подгруппа вырабатывает свой акцент или сленг. Манера одеваться также сильно отличается, и когда между подгруппами появляется (или вот-вот появится) некоторая враждебность, контраст в одежде становится ещё разительнее, она начинает походить на униформу. Разумеется, в случае полномасштабной гражданской войны одежда действительно превращается в униформу, но даже в более мелких конфликтах появление псевдовоенных элементов (например, нарукавные повязки, значки и даже кресты и эмблемы) становится вполне типичным, а в агрессивно настроенных тайных сообществах они широко распространены всегда.

Эти и другие похожие элементы служат для усиления уникальности подгрупп, но в то же время они позволяют другим группам, входящим в суперплемя, с лёгкостью распознавать таких индивидов и причислять их к «ним» всех без разбору. Но все эти элементы носят лишь характер временный: значки можно снять после того, как беда миновала, а те, кто их носил, могут быстро смешаться с основной массой населения. Даже самая жестокая вражда может угаснуть и забыться, но если подгруппа чем-то отличается физически, всё может сложиться совсем иначе. Если, скажем, у её членов тёмная или желтоватая кожа, курчавые волосы или раскосые глаза, то это те знаки, «снять» которые невозможно, как бы миролюбиво их обладатели ни были настроены. Если они в меньшинстве, к ним автоматически будут относиться как к подгруппе, активно ведущей себя как «они». Впрочем, никакой разницы не будет, даже если они будут вести себя крайне пассивно. Бесчисленные сеансы выпрямления волос и пластические операции по изменению формы глаз и цвета кожи не приводят ни к каким результатам и как послание "мы не выделяем себя намеренно и не несём никакой угрозы" не воспринимаются вовсе. Слишком уж много подозрений вызывают оставшиеся отличительные физические особенности.