Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света

Да и мюнхенская публика до сих пор не успокоилась и не забыла «расшатывания Вагнером моральных устоев». 6 июня Ганс фон Бюлов подал Людвигу II прошение об отставке с поста королевского капельмейстера. Находиться на официальной службе в католической Баварии, при католическом королевском дворе, не имея безупречной репутации, было неслыханной дерзостью. А значит, останься он в Мюнхене, вновь пришлось бы изворачиваться, соблюдать видимость приличий и бесконечно врать общественности, прекрасно знающей правду, несмотря на все титанические усилия «заинтересованных сторон». Это было бессмысленно. Ганс разрывался между долгом служения высокому искусству (вагнеровскому искусству) и собственными чувствами, с которыми, похоже, никто не собирался считаться. Кроме того, после откровенного объяснения с Козимой Ганс понял, что для него будет лучше уехать из мест, являющихся болезненным напоминанием о его позоре и предательстве самых близких людей.

Король холодно принял его отставку.

Впоследствии, 8 сентября 1869 года, Вагнер писал старому другу Петеру Корнелиусу[60] о перипетиях того времени: «До сведения Его Величества были доведены слухи, позорящие честь госпожи ф. Б. (Козимы фон Бюлов. — М. З.). При таких условиях для нее оставалось только одно — порвать навсегда с Мюнхеном и добиться развода с мужем, имя и честь которого она хотела оградить от ненависти враждебных ей людей. Совершенно разумно она советовала ему — еще несколько месяцев назад — оставить колебания и решиться на развод. Она полагала, что такой шаг создал бы более благоприятные условия для его дальнейшего пребывания в Мюнхене: тогда никто не имел бы права утверждать, что своим положением он обязан снисходительности супруги. (Находились «доброжелатели», которые действительно утверждали, что, прекрасно зная про измену жены, Бюлов остается с ней лишь для того, чтобы не потерять выгодное место дирижера Мюнхенского королевского придворного и национального театра. — М. З.) Во имя этой цели она даже готова была принять на себя все жестокости бракоразводного процесса. Б. (Ганс фон Бюлов. — М. З.) поблагодарил ее, согласился с ее советом, но в свою очередь заявил, что всё происходящее теперь в Мюнхене вызывает в нем сильнейшее отвращение, так что при таких обстоятельствах он всё равно отказался бы от своего места. Относительно всего этого имеются документальные данные, переданные мною в надежные руки, и я оставил за собой право сослаться на них в случае необходимости»^{64}.

Итак, не успел Людвиг II вернуться из Швейцарии, как вновь оказался втянут в водоворот светских сплетен и конфликтов. Но вскоре ему уже было не до поиска тихих радостей мирной жизни.

В надвигающейся войне Бавария выступала на стороне Австрии, с которой ее связывали давние политические обязательства. Фактическим поводом к началу прямых военных действий послужил конфликт между Австрией и Пруссией из-за Шлезвиг-Гольштейна. 14 июня сейм Германского союза по предложению Австрии принял решение мобилизовать союзную армию против Пруссии. Бавария поддержала решение сейма и обязалась выставить свою армию численностью около 50 тысяч человек, а также согласовывать собственные военные действия с австрийским командованием. В свою очередь Австрия обещала не начинать переговоров с Пруссией без согласия и участия Баварии и всячески стараться минимизировать баварские потери.

Шестнадцатого июня прусская армия начала вторжение в Ганновер, Гессен и Саксонию. На следующий день Австрия официально объявила войну Пруссии. Мобилизация баварской армии продолжалась до 22 июня. Баварский главнокомандующий принц Карл[61], которому подчинялись также южнонемецкие федеральные войска, спеша на помощь ганноверцам, узнал об их поражении в битве у Лангельзальцы (Langensalza) 28 июня.

Второго июля Людвиг II обратился к своему народу, заявляя, что целью войны является «сохранение общего германского Отечества как свободного и могущественного целого, упроченного союзом его князей и национальным представительством его племен, сохранение Баварии как самостоятельного и достойного члена великого немецкого Отечества».

В то же время Людвиг писал Вагнеру 18 июля: «Я не сомневаюсь, что Вы представите на сцене созданные Вами бесценные творения. О, это будут дни, похожие на тот, когда родился «Тристан»; я был тогда счастлив, это были лучшие часы моей жизни. О, как же ужасно теперь, как страшно в мире: мрачные призраки повсюду; ах, везде обман и предательство, клятвы не стоят ничего, всё обесценено; но я до сих пор не теряю надежды. Дай Бог, независимость Баварии будет сохранена; если же нет, если мое представительство во внешней политике будет утрачено[62], если мы окажемся под прусской гегемонией, теневым королем без власти я быть не хочу! О Германия! Пусть все оставят друг друга, самые близкие, самые священные узы будут разорваны навсегда; мы останемся вечно верны друг другу. И настанет день, когда мир признает глубокий смысл нашего нерушимого союза»^{65}.