Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

 «Охранять! Такъ гдѣ же этотъ край родимый,

 Коль ты не тоскуешь о семьѣ родимой,

 Коль дерешься только изъ-за денегъ ты

 И стыдишься дома честной нищеты?

 Охранять отчизну!.. Да объ этомъ словѣ

 Думалъ ли когда ты? Частью жизни, крови

 Родину святую старики зовутъ,

 За нее дерутся и на смерть идутъ

 Весело…. Отчизна! Это – домъ твой, хата,

 Крыша, подъ которой росъ ты, жилъ когда-то,

 Пашня – хлѣбъ насущный твой въ голодный годъ,

 Рѣчка, гдѣ ты лѣтомъ плавалъ безъ заботъ,

 Это – очи милой, это другъ – сердечный,

 Это – наше небо съ далью безконечной,

 Тѣнь роднаго сада, старый дубъ и кленъ

 И зовущій въ церковь колокольный звонъ,

 Это – домъ твой, воля, сила молодая

 И отца роднаго борода сѣдая.

……

 Тотъ же, кто забылъ свой отчій домъ и кровъ,

 Рыцаремъ не будетъ во вѣки вѣковъ;

 На войну поскачетъ, но клеймо позора

 Онъ не смоетъ кровью. Въ немъ не трудно скоро

 Страхомъ или горстью золота убить

 Твердую рѣшимость…. и пока вредить

 Родинѣ наемщикъ боевой не можетъ,

 Пуля поскорѣе пусть его уложитъ.

И предсказаніе стараго воина начинаетъ сбываться, хотя и не вдругъ, не сразу. Жажда военныхъ подвиговъ и отчаянная храбрость высоко ставятъ пылкаго юношу въ кругу его сверстниковъ. Нѣсколько рѣшительныхъ сраженій поднимаютъ его высоко и въ военной іерархіи. Ростущая все болѣе и болѣе любовь гетмана открываетъ передъ нимъ все болѣе и болѣе широкое поприще; онъ уже краса и надежда всего польскаго воинства; поговариваютъ даже о гетманской булавѣ въ недалекомъ будущемъ. Страстно смотрятъ на него гордыя панны, и, наконецъ, дочь одного изъ вельможнѣйшихъ пановъ покоряетъ себѣ его сердце, и сама страстно влюбляется въ красавца воина. Самъ гетманъ является сватомъ, и невѣста благословляетъ Героя въ послѣдній походъ, въ которомъ уже поручено ему командованіе, но

 Воинъ закаляетъ тѣло, чтобъ служить,

 А герой и душу долженъ закалить.

А этого-то именно закала и не доставало Григорью, и не доставало, именно вслѣдствіе той мелочности духа, того отсутствія истинной крѣпости и любви, на которомъ съ самаго начала построилъ свое предсказаніе Дершнякъ. Герой на войнѣ не былъ героемъ въ жизни:

 Хоть былъ храбръ Григорій, какъ солдатъ изъ строя,

 Но не могъ гордиться онъ душой героя.

 Просто заглядѣнье былъ онъ на войнѣ,

 Въ схваткѣ въ чистомъ полѣ, на лихомъ конѣ;

 А въ дѣлахъ житейскихъ въ пустякахъ терялся,

 Какъ ребенокъ самый малый колебался.

 Бросивъ кровъ свой отчій уже десять лѣтъ

 И увидѣвъ новый предъ собою свѣтъ,

 Никогда онъ не былъ у отца роднаго,

 Не чиркнулъ родимой ласковаго слова.

Наконецъ, рѣшительный часъ наступаетъ. Григорій попадается въ плѣнъ; ему угрожаютъ страшныя мученія, если онъ не откроетъ прибѣжища, избраннаго скрывшеюся заранѣе частью его отряда, а такъ какъ кромѣ храбрости въ немъ нѣтъ никакого болѣе святаго чувства и побужденія, то роковое слово и срывается съ его языка. Дальше идетъ только жизнь, полная терзаній совѣсти и внутреннихъ мукъ, и, наконецъ, въ эпилогѣ поэмы мы переносимся въ чудную картину украинской степи, гдѣ воротившіеся изъ схватки съ татарами два козака запорожскихъ грустно разговариваютъ надъ свѣжею могилою убитаго въ схваткѣ польскаго бѣглеца.

Такъ нравственно-высока и художественно-прекрасна любовь Кондратовича къ его родинѣ, составляющей, какъ уже говорили мы, основную тему и основный мотивъ всей его поэзіи. Но нравственность налагаетъ на любовь къ отечеству свой особенный отпечатокъ, или, точнѣе, освобождаетъ отъ того отпечатка, который налагается на нее исторически узаконившимися компромиссами, исторически сложившеюся условностью пониманія.