Люфт. Талая вода

Роберт тяжело вздохнул, едва коснулся губами ее виска. Кого он убеждал, что все стабильно? Себя или взволнованную Молли? Он не должен был, не имел права, но не мог не чувствовать. Ани была ему важна. И сегодня, злясь на самого себя, когда Аннетт гуляла с Эдвардом, Роб принял решение говорить открыто. Как бы странно все ни звучало.

* * *

Обычно понедельник в пекарне выходной, но перед зимними праздниками было слишком много покупателей, поэтому Коул перенес отдых на другой день.

Сегодня Ани разносила небольшие заказы, и в списке значилась фамилия Нордман. Это в особенности портило и без того незадавшийся день Роберта. Ему так и не удалось с ней поговорить: Аннетт избегала его, а он не хотел давить. Считал, что вчера она могла сказать лишнего и теперь жалела.

Нож, которым он нарезал хлеб, выпал из рук. Роберт выругался. В ответ Молли нахмурилась.

– Мы на кухне, понимаешь? Хлеб, как и еда, не любит негатива. Нельзя так.

Молли выключила плиту и поставила кастрюлю с супом на железную подставку рядом.

– Прости.

– Положи нож в мойку. И иди отдыхать, я доделаю сама. Ты какой-то совсем расклеенный. Ревность выбила из колеи?

Она принялась мыть посуду. Светлые волосы выбились из косы и обрамляли ее лицо аккуратными кудрями.

– Не язви, просто закроем тему.

– Ты всегда увиливаешь от разговора. Слабо быть откровенным? Мы, черт возьми, здесь надолго, если ты, конечно, не хочешь разрушить ту стабильность, которая появилась в пекарне, и уйти. – Она зло повесила полотенце. – Хотя, если так хочется, дверь позади тебя. Не ты первый сдался, не ты последний. Хранители, по обыкновению, здесь долго не задерживаются.

Молли сказала это безжалостно и непривычно жестко, но, к ее удивлению, Роберт не стал спорить и никуда не ушел. Он задумчиво кивнул, налил воду в чайник и поставил его на плиту.

– С корицей и лимоном?

– Я хочу с мятой. – Мол окинула его задумчивым взглядом, удобно устроилась на стуле возле остывающей печи.

Роберт кивнул и достал две большие кружки. В одну добавил немного молотой корицы, щепотку сушеной мяты, столовую ложку липового меда с разнотравьем и немного чайной заварки. Во вторую насыпал чай и добавил лимонные дольки, те, что при выварке варенья добавляли для вкуса.

– У тебя ведь аллергия? Прошлый раз ты отказывался.

– Тебе забрать дольки хотелось больше.

– Ладно… Но нехорошо ведь лгать, – растерялась Молли.

– Ничего страшного. Тебе приятно, а мне не жалко.

Спустя несколько минут на столе стояли две чашки с напитком. Ароматный пар густыми клубами поднимался вверх, наполняя кухню запахом корицы и лимона.

– Раз не жалко, налей немного вина, так горло пройдет быстрее.

– Ради пары столовых ложек не буду – выдохнется, пока будет ждать следующего раза. А напиваться тебе явно не стоит.

– Может, так легче будет?

– Легче? Молли, скажи, чем?

– Перестану думать…

Она вздохнула. Ее тревожили разные мысли. Сначала не выходил из головы военный, после Роберт и его отношения с Ани… Они только тревожили ее, и Мол не знала почему. Хотя нет, знала, ведь боялась, что пекарня потеряет Хранителя и Сердце, и тогда она вновь будет скитаться по реальностям без остановок, а так хотелось тепла и стабильности. Пусть и в этой хмурой, но постоянной действительности.

– Что тебя так беспокоит?

Он прислонился к столешнице, отпил немного горячего напитка. Расслабленный, немного сонный, с растрепанными волосами.

– Ты, – Молли вздохнула, но поспешила продолжить, – и ваши отношения с Аннетт.

– Отношения? – Он удивленно поднял бровь.

– Не смотри так. Я вижу, как ты нервничаешь, как Ани замирает и расстраивается, если вы не находите общий язык. Ее переживания… слезы. Вы слишком открыты: один боится сделать что-то неправильно и старается сохранить дружбу ради доверия и относительной близости, вторая не решается говорить о том, что ей этого мало.

Роберт вздохнул:

– Ну вот, приехали. С каких пор веселая и юная Молли говорит так серьезно? Не ты ли…

– Помолчи, – она оборвала его на полуслове. – Мои отношения – это мои ошибки. Вот только это не значит, что в чужих я не разбираюсь. Столько всего видела, столько пережила. И вся наивность, которая тебе кажется юностью и неопытностью, – просто желание быть собой, а не думать о том, что я пережила. Возраст, он не в годах. Хотя я здесь очень давно. Страшно говорить, сколько. И ушла бы, ушла, чтобы прожить одну жизнь до конца… просто не с кем.

– Не вижу в этом ничего страшного. Лучше долго не решаться и выбирать, чем все время ошибаться и испытывать боль из-за ложных надежд.

– В моем случае – да. В вашем – это глупость. Понимаешь, ты уже перешел черту. В тот момент, когда позволил себе проявлять больше заботы, чем принято.

– Нет, Мол, забота – это нормально. Как по отношению к тебе, так и к Ани.

Роберт грустно улыбнулся, отпил горячий чай, хотел выругаться вновь, ведь обжег язык, но сдержался.

– Тем более с тенями. То, что она должна пережить сама. Свыкнуться, что нет хорошего и плохого, что все – просто обстоятельства, где в кромешном мраке возможность поесть – это счастье. И порой куда большее, чем безграничный хлеб, который не лезет в горло.