Люгер

Я резко выглянул и тут же спрятался обратно. Обернулся на долю секунды, разглядел, что бармен уселся на пятую точку, тряс головой, словно пытаясь вытряхнуть воду из левого уха, в глазах же растерянность и абсолютное непонимание, где он сейчас находится.

Мои противники валялись на полу.

Не теряя ни секунды, я в одном диком прыжке перепрыгнул барную стойку, сбивая несколько кружек ногами, и бросился к страдальцам. Удивительно везучие уроды! Катались, матерились, причитали, но были живы. Два раза повезло. А в третий – я не думаю.

Отпнул револьвер и «ТТ» подальше от уродов, резко перевернул одного, отчего тот взвыл, и, смотря в полные слез глаза, спросил:

– Кто послал?!

– Сука… Пошел ты! – Тот, видимо, неверно оценил обстановку. – Врач, мне нужен врач! Ты понял?

Вот это заявка! Я даже в неком недоумении замешкался, но контроль никто не отменял, да и на второго жути нагоню, сразу поймет, что шутки плохи.

Я выстрелил. И, оказалось, зря.

Второй сейчас не смог бы говорить в любом случае. Перевернул его, морда – кровавая каша. Да и хрен с вами!

Вдавил спуск, пистолет чуть подбросило. И оба пациента сучат ногами в конвульсиях. А то врача им! Бабу не заказать?

Обернулся. Черт возьми! Мужик, пивший до этого пиво, тоже катался по полу, прижимая к лицу окровавленные ладони. Так и хотелось сказать: извини, мол, парень, накладка вышла. Но ведь сам он идиот, стрельба сколько длилась? Не меньше двадцати секунд, и за это время не убраться подальше… Не знаю, как он в Улье выжил!

Еще краем глаза успел отметить девчонку-официантку, довольно симпатичную деваху, которая вроде была абсолютно целой, но орала так, что делалось страшно. Как в мультфильме из детстве, что-то там про бабку или бабу Перепелиху.

– Заткнись, дура! – погрозил я ей, и лучше бы этого не делал. Мощность крика увеличилась сразу на несколько децибел, не знаю, как остатки стекол не попадали.

Вновь повернулся в сторону входа. Не бежит ли кто на помощь убитым?

Нет, никого!

Из-за ора дамочки отдаленный рев сирены казался тихим и безобидным.

Вдруг, как по команде, женщина заткнулась. А я, обернувшись, почти уперся носом в зияющий провалом ствол помпового ружья.

– Бросай оружие! И руки держи, чтобы я видел! Или, Ульем клянусь, твои мозги будут соскребать со стен моего бара! – Голос Михалыча дрожал от ярости. «Бенелли» в руках тоже. Где ты был, дорогой, раньше? Почему глаза на беспредел прикрыл?

Рев сирены приближался, а к бару уже бежали вооруженные люди. С автоматами, винтовками, с миру по нитке…

– Ну, бегом!

– Так бегом или медленно?! – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал от адреналина.

– Медленно, аккуратно, но быстро! – подытожил тот.

И передернул помпу. В ставшей звенящей тишине пластиковый патрон, покинув окно выбрасывателя, вращаясь, глухо шлепнулся о пол, а потом звякнул донцем, покатился дальше.

Медленно-медленно, не делая ни одного резкого движения, я, удерживая пистолет указательным пальцем за спусковую скобу, развел руки в стороны, затем поднял.

– На колени, я сказал, на колени! Богом клянусь…

Выполнил требуемое. Не я первый начал, и по законам Острога был в своем праве.

– А теперь сцепи руки на затылке! И быстро-быстро, я сказал!

А потом мне в лицо прилетел ботинок, это сбоку подскочил забулдыга.

– Я тебя урою, сука! – заголосил он. – Тварь!

Выглядел тот пусть и страшно, но по меркам Улья – не особо. Посекло осколками немного рожу, глаза на месте. Ну да, нос на коже висит – ничего, до свадьбы заживет. Крови, правда, много – все заляпал и меня тоже, но раз драться лез, значит, ничего серьезного – жить будет. Можно было перевести все в партер и навалять ему еще немного до кучи, насрав на Михалыча и его клятвы, но перегорел уже, да и грубияна оттащили забежавшие в бар вооруженные мужики. Поэтому я только сплюнул кровавую слюну.

– Михалыч, что у вас тут за война?!

– Да хрен его знает. Вон у того надо спрашивать, – стволом ружья указал хозяин заведения в мою сторону.

– Не боись, спросим! – подытожил голос. – Твою мать, это же охранники с точки Люли…

Люля, Люля… Что-то знакомое. Точно – это же крестник Цемента.

Вот же мразь, и здесь, сука, нагадил!

* * *

– Это формальность, – убежденно заявил Дохлер. – Ясно же, что ты сидел нормально, никого не трогал, я и запись видел. К тебе полезли эти мудаки, в итоге огребли! Ну лишканул малость… С кем не бывает.

И пронесся из угла в угол. Камера, куда меня поместили до судебного разбирательства, – подвальное помещение без окон, три на два метра, с тусклой лампой под высоким потолком. Выделялась на стене выцарапанная надпись готическим шрифтом: «I am /I can», учитывая, что остальные слова и словосочетания никакой особой смысловой нагрузки не несли, кроме как сугубо описывающей обстановку и отношение к заключению в целом, это был блеск: «Я есть, значит, я могу». Надо же, занесло философов-эстетов и в эти края.

– Камера для смертников! У нас тут все быстро, заскучать не успеешь, повесят или башку срубят, – усмехнулся пузатый провожатый, гремя ключами, отпирая массивную стальную дверь.