Льюис Кэролл и загадки его текстов

Здесь следует сказать, что мнение, будто стихи в двух «Алисах» являются пародиями, было безоговорочно Принято в кэрролловедении лишь на протяжении нескольких десятилетий после их выхода в свет. В последние годы появились и иные точки зрения. Так, например, американская исследовательница Биверли Л.Кларк считает, что вопрос, являются ли пародиями стихи в двух «Алисах», относится по преимуществу к «проблеме дефиниции», т. е. к тому, что мы согласились понимать под термином «пародия».[42] По мнению исследовательницы, этот термин имеет более узкое определение, чем это принято в кэрролловедении. БЛ.Кларк склонна полагать, что назвать пародией можно только то сатирическое произведение, которое намеренно и откровенно высмеивает оригинал. Что же касается Кэрролла, пишет она, то писатель не просто вкладывал абсурдный смысл в форму изначального оригинала, он зачастую имел в виду не только литературную сатиру, но и общеморальный критический подход и взгляд. Воистину пародийным исследовательница считает только стишок из второй главы «Алисы в Стране Чудес» «Как дорожит своим хвостом малютка крокодил» (перевод О.Седаковой),[43] поскольку он действительно высмеивает одну из назидательных божественных песен того же Исаака Уоттса, которая призывает деток трудиться. В отличие от героини уоттсовский песенки, т. е. пчелы, мастерящей себе «опрятный дом» — соты,[44] малютка крокодил у Кэрролла трудится, «глотая рыбок целиком».[45] Одним словом, по мысли Б.Л.Кларк, так называемые пародии в двух «Алисах» могут составить континуум — от истинных пародий, подобных «Малютке крокодилу», и до простых «отражений», являющихся вовсе не пародиями, а лишь парафразами оригиналов, а также до далеких «отголосков», которые в сущности вобще не могут быть соотнесены с тем, что считается их оригиналом.[46] И действительно, Кэрролл сам писал о своей балладе «Сияло солнце в небесах» («Морж и Плотник»)[47] (которую и при жизни писателя соотносили, да и сейчас соотносят со стихотворением Томаса Гуда (1799–1845) «Сон Юджина Арама»), что, сочиняя балладу о морже, плотнике и о съеденных ими устрицах, он не имел в виду никакого конкретного стихотворения. «Размер его вполне ординарен, — писал Кэрролл, — и я не думаю, что „Юджин Арам“ подходит сюда больше, чем многие другие стихотворения, которые я читал и которые написаны тем же размером».[48]

Принято считать, что Льюис Кэрролл принадлежит к плеяде английских писателей-романтиков, воспринимавших мир с большой долей философского скептицизма и романтической иронией, идею которой высказал впервые теоретик немецкого романтизма Фридрих Шлегель (1772–1829). Мир для английских романтиков — это хаос, который в своем движении не имеет никакого направления, никакого доступного пониманию образца либо причины. Произведения писателей, основывавших свое творчество на философском скептицизме и романтической иронии, создавались главным образом методом определения границ человеческого языка и анализа последнего. Так, концепция способности человека к неправильному пониманию, т. е. концепция диспропорции между индивидуальным человеческим разумом и окружающим человека миром, была положена в основу творчества предшественника английского романтизма, величайшего английского сатирика Джонатана Свифта. «Путешествия Гулливера» — это не что иное, как поиск точности в языке. Лилипуты в «Путешествиях Гулливера», измеряя его шляпу во всех возможных пропорциях, узнают из этого количественного анализа многое, но только не то, что имеют дело со шляпой, а повествователь «Сказки бочки» принимает собственную фальшивую словоохотливость за подлинную жизнь.

Один из основателей английского романтизма Сэмюэл Колридж в «Поэме о Старом Мореходе», которая считается классическим примером романтической иронии, стремился разрушить чувство справедливости, а в фантастическом фрагменте «Кубла Хан» и в поэме «Кристабель» связывал наш хаотический мир даже с демонизмом.[49]

Вот и Кэрролл в «Алисе в Стране Чудес», в «Алисе в Зазеркалье» и особенно в фантастической поэме «Охота на Снарка» рассматривает Вселенную как неконтролируемый хаотический поток и пытается противопоставить этому философско-скептичсскому видению мира средства романтической иронии. Он превращает все человеческие реалии в структурную игру и, будучи математиком и лингвистом, сводит запутанные человеческие взаимоотношения к ироничной «логической игре», неважно какой — будь то игра в карты (как в «Алисе в Стране Чудес»), в шахматы (как в «Алисе в Зазеркалье»), в охоту (как в «Охоте на Снарка»), в цифры (как в «Математических курьезах») или в слова (как в «Дублетах, словесной загадке») — во всех случаях Кэрролл строит строго закрытую систему, состоящую из слов, систему, которая, однако, остается абсолютно рациональной.[50]