Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества

— Папа Вильям, — сказал любопытный малыш, —
   Голова твоя белого цвета.
Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.
   Как ты думаешь, правильно это?

— В ранней юности, — старец промолвил в ответ, —

   Я боялся раскинуть мозгами,
Но, узнав, что мозгов в голове моей нет,
   Я спокойно стою вверх ногами.

— Ты старик, — продолжал любопытный юнец, —

   Этот факт я отметил вначале.
Почему ж ты так ловко проделал, отец,
   Троекратное сальто-мортале?

— В ранней юности, — сыну ответил старик, —

   Натирался я мазью особой,
На два шиллинга банка — один золотник,
   Вот, не купишь ли банку на пробу?

— Ты немолод, — сказал любознательный сын, —

   Сотню лет ты без малого прожил.
Между тем двух гусей за обедом один
   Ты от клюва до лап уничтожил.

— В ранней юности мышцы своих челюстей

   Я развил изучением права,
И так часто я спорил с женою своей,
   Что жевать научился на славу!

— Мой отец, ты простишь ли меня, несмотря

   На неловкость такого вопроса:
Как сумел удержать ты живого угря
   В равновесье на кончике носа?

— Нет, довольно! — сказал возмущенный отец. —

   Есть границы любому терпенью.
Если пятый вопрос ты задашь, наконец,
   Сосчитаешь ступень за ступенью!

Пер. С. Маршака

Сохраняя не только героев и вопросно-ответную схему стихотворения Саути, но и самое построение фраз отца и сына, ряд описательных конструкции, стихотворный размер, схему рифм и пр., Кэрролл переключает все содержание стихотворения в план безответственного «стояния на голове». Какова цель такого переключения? Конечно, можно было бы предположить, что Кэрролл высмеивает скучное нравоучительное стихотворение Саути и его религиозно-этическую установку. Однако при такой трактовке пародии возникает серьезное затруднение: дело в том, что религиозно-этическая установка Саути не только не была чужда Кэрроллу, но и, напротив, была ему чрезвычайно близка. Когда Кэрролл не был занят нонсенсом, он говорил, думал и писал совершенно в том же духе, что и Саути. В своих проповедях и письмах, в своем романе «Сильви и Бруно» («в серьезных» и во многом автобиографических его частях), даже в предисловиях к книгам нонсенса он развивал совершенно те же мысли. Вспомним хотя бы приводимое выше предисловие к «Полуночным задачам», которое обнаруживают чуть ли не текстуальные совпадения с Саути. Речь здесь идет, конечно, не о том, что Кэрролл заимствовал эту мысль (или строки) у Саути, а лишь о том, что оба выражали мысли достаточно распространенные и что они были близки Кэрроллу (когда он не писал своих сказок) не менее, чем его предшественнику. Таким образом, предположение о сознательной сатире не может, по-видимому, быть принято.

Конечно, можно было бы предположить, что объектом пародии в данном случае являются некоторые внешние, формальные моменты поэзии Саути, который бывал порой весьма небрежным в своих сочинениях. Однако и это предположение приходится отвергнуть: пойди Кэрролл по этому пути, он должен был бы довести до абсурда именно эти погрешности формы.

Та же трудность встает перед нами в случае с пародийным отрывком о малютке-крокодиле, через который «просвечивает» хрестоматийное стихотворение известного английского богослова и поэта, автора широко исполняемых церковных гимнов Исаака Уоттса (1674–1748) о трудолюбивой пчеле, носящее суровое название «Противу Праздности и Шалостей» (сборник «Божественные песни для детей», 1715). Написанное в начале века, это стихотворение включалось в детские хрестоматии на протяжении XVIII и XIX вв. и дошло до наших дней: