Люк Скайуокер и тени Миндора

Керамическая основа этих черных доспехов, его фундаментальная структура была совсем не из керамики.

Он просто стоял и моргал, а перед его мысленным взором горело единственное слово: плавмассив.

И, словно в подтверждение, Вэстор упал, просто рухнул, сложившись, как мертвец.

– Хан? – неуверенно позвал Люк. – Хан, я думаю, нам уже пора.

– Люк! – разразился треском его комлинк. – Что-то не так с Леей! У нее, кажется, какой-то припадок, или как это называется. Люк, что мне делать?

– Я не знаю, – ответил юноша, наблюдая, как с телом Вэстора происходит то же самое.

Кар медленно, волнообразно извивался в корчах, как ридделианский кровяной червь на горячем камне. Сверху донесся лязг: бластерные винтовки выскользнули из рук штурмовиков и попадали на каменную поверхность уступа. Солдаты один за другим начали валиться на колени. Они изгибались и дергались, а по их телам, как будто в замедленной съемке, пробегали судороги. Они вцепились в шлемы руками в перчатках, точно пытаясь выцарапать самим себе глаза.

– Хан… Улетай. Улетай сейчас же, – призвал Скайуокер.

Рывком Силы он захлопнул внешний люк «Сокола», и в этот момент Вэстор, пошатываясь, поднялся на ноги и дотянулся до своего противника одним молниеносным движением. Неимоверно сильные руки схватили его за плечи, подняли вверх, точно куклу, и встряхнули. Вэстор яростно и кровожадно взревел; в его глазах не осталось ничего человеческого. Он вонзил зубы в горло Люка и стиснул их.

А наверху, на круглом уступе, пронзительно закричали штурмовики.

Глава 18

Маршал авиации Клик не узнал этот звук. Боль была так нестерпима, что он не мог устоять на месте, но даже в таком состоянии он не сомневался ни секунды, что никогда прежде не слышал этого звука и понятия не имел, откуда он может исходить. Но причину мучений он разгадал довольно быстро.

Внутренняя поверхность его доспехов покрылась иглами. Длинными иглами.

Они вонзились в каждый квадратный сантиметр его кожи от ступней до макушки. И на этом дело не кончилось. Проткнув кожу, они начали расти, все глубже пробиваясь в плоть; казалось, что они проникли в кровеносные сосуды и там расщепились, разрывая его тело изнутри. Они поднялись к носу, к глазницам, пробурились сквозь кости черепа и пронизали мозг. В мозгу он не ощущал боли, так как там не было нервных окончаний, но иглы лишали его главного в жизни, и это причиняло мучительную боль.

Они отобрали у него чувство чести, чувство дисциплины. Лишили его преданности императору, гордости за своих подчиненных. Забрали у него память, мечты, надежды и страхи. Иглы в его мозгу уничтожали все, что составляло его жизнь, но на месте уничтоженного оставалась отнюдь не пустота…

Все его естество бурлило от дикой, необузданной ярости.

Последнее, о чем он подумал, пока еще оставался разумным: «Ах, вот что это за звук. Это же я. Это мои крики».

И под собственные вопли Клик соскользнул во тьму. Остались только ярость и насущная потребность кого-нибудь убить.

Неважно кого.

* * *

Кресло, к которому пристегнулся Ник, было, по сути дела, не креслом, а скорее обитой тканью полкой и находилось в том месте, где немного расширялась техническая труба, отходившая от единственного пилотского кресла в челноке. Ник лежал, закрыв глаза и созерцая темную звезду внутри себя.

Впрочем, едва ли это можно было назвать созерцанием. Чувство, которым он пользовался, не было зрением, хотя темная звезда и явилась ему клочком глухой ночи в бесконечной черноте межзвездного пространства. Он не касался ее, но ощущал, как она холодит; как ее бездонная пучина поглощает все тепло во Вселенной. В ушах Ника звенело от полного отсутствия звуков, а в носу и во рту ощущались только порча и гниение.

Но он изо всех сил старался не обращать на эти чувства внимания, потому что ему во что бы то ни стало было нужно убить этого подлого сына извращенного рускакка.

Когда Ник закрыл глаза и всецело посвятил себя решению поставленной задачи, он осознал, что темная звезда, источающая голод и запах разложения, находится впереди, прямо по курсу челнока. Он понимал, что она движется; и когда она размазалась и озарила космос вспышкой, он сразу об этом узнал.

– Он ушел в гиперпрыжок, – сообщила Эона с пилотского кресла. – Либо же этих астероидов с гиперприводом здесь больше одного.

– Ушел, – подтвердил Ник. – Ладно, неважно.

– Навикомпьютер говорит, что его вектор не ведет в точку выхода из системы.

– А ему туда и не надо – он ушел в глубокий космос.

– Как же нам тогда его найти? – пожелала знать Эона. – Есть идеи?

– Я смогу его найти, – заявил ее возлюбленный. – Как бы далеко он ни убежал, ему от меня не скрыться. Ложись на его вектор и прыгай.

– Насколько далеко?

– Остановись сразу за границей системы.

Он ощутил по интонации, что она пожимает плечами.

– Ты тут главный.

– Если бы ты знала, как долго я ждал от тебя таких слов.

Он услышал, как она барабанит по клавишам, вбивая коды в навикомпьютер. Нарастающее завывание гиперпривода возвестило о скором прыжке. Но затем оно прервалось: двигатель затих.

Ник встал так резко, что стукнулся головой о трубу.