Люксембургский сад

Мишель знал, что она влюбится в него. Так чаще всего и происходило. Это было слишком банально своей предсказуемостью, но он прекрасно понимал, что дело не в нем. Просто в таких обстоятельствах это закономерно.

Красивый мужчина (а в этом к своим тридцати трем годам он уже не сомневался), тайна, роскошные интерьеры, деньги, которые он, не считая (по их мнению), щедро выдает на драгоценности и наряды. Внимание, которое они получают от него, забота. Разве не этого ждет почти каждая девушка?

А он? Что он? Сима раздражала его своим неуемным любопытством относительно его личности.

Разве недостаточно ей его вздохов и поездок в Париж. Разве недостаточно того, что её серая, скучная жизнь наполнилась событиями.

Все-таки хорошо, что они не переспали. Хотя, признаться, он был готов…

Мишель улыбнулся и поставил пустую рюмку на стойку.

— Месье. — Портье бесшумно вырос у него за спиной и торжественно открыл хьюмидор. — Мы нашли вам сигару.

— Спасибо. — Мишель растерянно заглянул внутрь деревянной коробки. Он был не в состоянии отличить Cohíba Esplendidos от множества других, схожих сигар.

Бармен, ловко вытащив нужную, протянул её гостю.

Мишель улыбнулся.

— Разбираетесь? — спросил он, после того как портье удалился.

— Да, месье. — Бармен почтительно наклонил голову.

Мишель молча протянул ему сигару через стойку.

* * *

Спустя час Сима перестала плакать и залезла в кровать. Она несколько раз прерывала рыдания, напряженно вслушиваясь в звуки шагов в коридоре. Она ждала, что он вернется.

«Дура! Дура! Дура! Больше он ни за что не захочет приблизиться к тебе». Теперь все кончено. Сима снова в отчаянии заплакала и зарылась головой в подушку, чтобы хоть как-то побороть гнев на саму себя.

Ну какая ей разница, как его зовут? Черт, конечно, важно, но в этих обстоятельствах… Он обманывал её, совершенно точно врал. Серафима Михайловна вспомнила, что всё-таки работает преподавателем у маленьких детей и что-что, а фантазию от реальности отличить умеет. Уж сколько историй на тему «Мой папа инопланетянин, а мой — пират» она успела выслушать за полгода.

* * *

— Он снова не стал с тобой спать? — Брат удивленно присвистнул на том конце провода.

— Женя! — Сима в отчаянии зажмурилась. — Тебе обязательно говорить так?!

— Как?

Сима настороженно поинтересовалась:

— Ты где?

Собираюсь на вечеринку «Плейбоя» и, поверь мне, отказывать никому не стану.

— Женя! — Сима взвизгнула. — Ты не при родителях это говоришь?

— Да нет, — брат засмеялся. — Они у тетки. Видно, тебя это серьезно задело, если ты решила позвонить мне.

Сима помолчала.

— Что тебе привезти? — неожиданно спросила она. — Я завтра иду по магазинам.

Не знаю.

Женя переложил трубку к другому уху, и Сима отчетливо расслышала шум оживленного проспекта. Ей захотелось домой.

— Ладно, сама решу, — сказала она. — Ну, не волнуйся, как только доберусь завтра до дома, сразу тебе позвоню.

— Я заеду к тебе в любом случае, — твердо сказал Женя. — Еще раз все обсудим.

— Хорошо, — Сима вздохнула. — Жди подарков к Новому году. Пока.

— Сестра, — театрально произнес Женя, — этот человек не достоин даже твоего мизинца.

Сима грустно улыбнулась и повесила трубку.

* * *

— Доброе утро.

— Доброе утро.

Они чинно сели друг против друга за маленьким круглым столом. Ресторан был ещё пуст: слишком рано для вальяжных постояльцев «Плазы». Вероятно, им обоим не спалось, если они, не сговариваясь, встретились на завтраке в 8:30.

Открывая йогурт, Мишель как бы вскользь заметил, что погода немного улучшилась.

— Давайте сходим в Орсе. — Мишель осекся, с ужасом отметив, что снова перешел на «вы». Он откашлялся и нейтрально продолжил: — А потом заскочим в Лувр.

— Это часть плана? — спокойно поинтересовалась Сима.

— Нет-нет, — поспешил заверить Мишель.

— Тогда я лучше пройдусь одна. Если вы не возражаете. — Сима автоматически тоже перешла на «вы».

— Конечно, — смиренно согласился он.

Возникла неловкая пауза, и, чтобы прервать затянувшееся молчание, Мишель зачем-то громко сообщил:

— Схожу к сырной тарелке. — Поднялся и уныло проследовал к шведскому столу.

Сима равнодушно кивнула ему вслед.

Проснувшись утром и, что называется, протрезвев, она возненавидела не только себя, но и весь Евросоюз, включая Париж и его окрестности. Воспоминания, ожившие в её голове, казались пошлыми и вызывали сильную тошноту. Их поцелуй растерял весь флер загадочности и романтичности, превратившись в какой-то студенческий петтинг, обильно сдобренный алкоголем. Сима не пила даже в институтские годы, поэтому совершенно не понимала, как смогла докатиться до вчерашнего хулиганства.

Ей хотелось домой. Ей хотелось побыть в одиночестве. Её мучил стыд, и общество Мишеля тяготило её, напоминая о вчерашнем падении.

Он незаметно наблюдал за ней из-за высокой корзины с фруктами. Несчастная, растерянная — Мишель, к сожалению, не мог представить весь масштаб Симиного горя. Он никогда не умел так строго судить собственную персону. Он старался прощать себе промахи и с оптимизмом смотреть в будущее.

«Глупышка! Ну, что же она так расстроилась? Неужели из-за того, что я ушел?»